Габриэль
Шрифт:
— Что мне взять: спагетти, пенне, ригатони или зити?
— Пенне.
Я беру коробку и направляюсь к плите. Думаю, она даст мне указания, но она всё ещё занимается нарезкой чеснока. Поэтому я рву упаковку, и пока она выкладывает кусочки курицы в сковороду, я высыпаю пасту в воду.
— Нет, подожди! — Беатрис хватает меня за руку.
— Что случилось?
Она качает головой и шепчет:
— Вода ещё не закипела.
— О. — Я читаю инструкции на коробке, где чётко указано, что пасту нужно добавлять в кипящую
— Я просто вылью это и начну сначала.
Я беру кастрюлю за ручки и тут же роняю её; Беатрис отскакивает, когда вода и макароны разлетаются во все стороны.
— Merda!
Я сжимаю свои пульсирующие от боли руки.
— Я знаю, что ты не самый внимательный человек, но здравый смысл подсказывает, что не стоит хвататься за горячую кастрюлю с металлическими ручками.
Беатрис тянет меня к раковине и ставит руки под холодную воду.
— Оставайся здесь, — приказывает она, как будто я какая-то собака. Затем она быстро уходит в коридор и возвращается с полными руками разных предметов, которые ставит на кофейный столик.
— Сколько еще я буду стоять здесь как идиот?
— Пока я не скажу, — заявляет она, вытирая пол. Затем она берет чайник, наполняет его водой и ставит обратно на плиту.
Она велит мне следовать за ней, а потом усаживает на диван. Она берет меня за руки: кожа розовая и местами ярко-красная, но пузырей нет. Затем открывает маленькую баночку с какой-то мазью и начинает втирать ее в мою руку. Я шиплю от боли, и она уменьшает силу давления; моя рука больше не горит.
— Холодит.
— Так и должно быть. — Она работает молча, переходя от одной руки к другой, а затем заворачивает их в марлю. — Вот. — Она убирает со стола, собирая все необходимые вещи. Я смотрю, как она встает. — Стой, не двигайся.
Я хмурюсь, когда она проходит мимо меня, чтобы убрать все вещи. Затем она возвращается на кухню и продолжает готовить, пока я сижу здесь, как чертов ребенок в уголке.
Как только прозвенел таймер, мой живот начинает урчать от аппетитных запахов, доносящихся из кухни. Она ставит еду на стол и начинает есть.
Беатрис бросает на меня взгляд, всё ещё сидящего на её чертовом диване. Я сердито смотрю на неё, когда её губы дергаются от сдерживаемой улыбки.
— Ты можешь уйти или поесть… если голоден.
Я сажусь напротив неё и начинаю есть. Ужин простой: обжаренные овощи с курицей и пастой. Я наливаю себе немного вина.
— Вкусно. Твоя мама научила тебя готовить?
Она качает головой, поднося бокал вина к губам.
— Нет. Моя nonna.
— Где она?
— Она умерла четыре года назад… подхватила пневмонию. Произошло осложнение, и её не стало. Она была единственной, кто мог противостоять моему деду. — Её голос дрожит, и я замечаю, как у неё краснеют глаза, но она продолжает есть.
Для меня это становится слишком серьёзно. После нескольких минут молчания, проведённых за едой, я откашливаюсь.
—
Она громко кладет вилку на стол.
— Серьёзно? Почему тебя так это беспокоит? — говорит она, забирает свою тарелку и уходит на другую сторону кухонного острова, продолжая есть вдали от меня.
— А как насчет тебя? Какой у тебя номер телефона, Габриэль? Вообще-то, я должна спросить, сколько женщин ты перетрахал за последнюю неделю, чтобы узнать более точную цифру. Или я могла бы посмотреть данные переписи населения Нью-Йорка — наверняка ты переспал со всеми женщинами в городе, включая их матерей и бабушек.
— Нет, у меня есть твердое правило — не спать с теми, кто старше двадцати пяти, так что считай себя счастливчиком. Ты прошла отбор. — Я доедаю свою еду и улыбаюсь ей.
Она накалывает вилкой еду и говорит, не переставая жевать:
— Я солгала. Мне тоже двадцать восемь. Ты думал, что я старше, помнишь? — Затем она удивляет меня, забирая мою тарелку и ставя её в раковину. — Ну что ж, мы попробовали. Мой отец, конечно, всё поймёт. Давай, шевелись. Вон отсюда. — Она тянет меня за рукав толстовки, но я даже не двигаюсь.
— Хорошая попытка, но я проверил твоё удостоверение, когда тебя почти похитили. Тебе точно двадцать три. — Я улыбаюсь ей, убираю её руку с моей толстовки и сажусь в гостиной.
Я начинаю просматривать меню Нетфликс.
— Говорят, по тому, что человек смотрит, можно многое узнать о нём.
— Ну, раз ты уже всё обо мне знаешь, зачем тогда утруждаться?
Я читаю названия последних сериалов, которые она смотрела.
— Что за «Чужестранка»? — спрашиваю я, нажимая «Воспроизвести».
Начинается последняя просмотренная серия, и из динамиков доносятся громкие стоны и пыхтения персонажей, занимающихся сексом.
— Кажется, я начинаю замечать закономерность в твоем поведении, — ухмыляюсь я, перекладывая пульт в другую руку, когда Беатрис тянется за ним.
— Отдай пульт, — с лёгкой улыбкой отвечает она, продолжая попытки его забрать.
Её свежий аромат окутывает меня, и, не думая, я обхватываю её за талию, притягивая к себе.
— Я пытаюсь смотреть это.
Я снова уклоняюсь, и мы начинаем бороться за пульт, скатываясь с дивана. Её голова ударяется о кофейный столик. Беатрис стонет:
— Чёрт возьми.
— Ты в порядке?
— Слезь с меня.
Я отстраняюсь, пока она садится, касаясь головы. Она морщится, проводя рукой по голове, затем осматривает руку, проверяя, нет ли крови.
Но у неё начинает идти кровь из носа.
— Чёрт!
— Что?
Я спешу на кухню и хватаю первое попавшееся под руку. Вернувшись, я протягиваю ей кухонное полотенце. Она смотрит на него, пока я прикладываю его к её лицу.
— У тебя кровь из носа.
— Правда? — удивляется Беатрис, отрывая полотенце и замечая красные пятна.