Гадюки в сиропе или Научи меня любить
Шрифт:
Ленточка шнурка поддалась. Аманда издала победный клич.
– Вот. Все гениальное просто, – произнесла она, становясь в полный рост.
– Благодарю, – пробормотал Дитрих, все еще пребывавший в мире переживаний, умноженных на любовное томление.
– Да не за что, – небрежно бросила она, присаживаясь рядом с ним. – Тебя что
то беспокоит?
«Ты», – хотелось ответить ему.
Он размышлял над тем, какая сложная штука – жизнь. Вроде бы все просто, но стоит только открыть в себе потребности первооткрывателя, пытающегося постичь тайны мироздания, как появляется
– Нет, все в порядке, – ответил, противореча самому себе.
Над городом сгущалась темнота. Солнце уже спряталось за горизонтом, но на улицах было еще достаточно видно. Постепенно, то тут, то там начали зажигаться фонари. Запели свою незамысловатую песню сверчки, сменив на посту главных певцов – цикад, практически без перерыва напевавших свою мелодию. В соседнем доме включили телевизор. Он стоял в гостиной, недалеко от окна, был включен на большую громкость, потому Дитрих и Аманда услышали голос диктора. Шанталь после отъезда Эшли часто коротала дни в одиночестве, перед телевизором. Наверняка, скучала по сыну, но понимала, что он строит карьеру и не стоит мешать ему.
Иногда родительская любовь не знает границ. В определенные моменты родители готовы привязать отпрыска к себе, только бы он никуда не делся. Не выпал, как неразумный птенец из гнезда. Но рано или поздно все дети вырастают и улетают навстречу лучшей жизни.
Шанталь жалела, что Эшли практически не видел её любви. Она долгое время неправильно расставляла приоритеты, отдавая предпочтение своим кавалерам и пагубным привычкам. Но сейчас наиболее четко осознала, что у нее есть только Эшли, и именно им она должна дорожить. Перед отъездом он сказал, что все время, пока будет находиться в турне, будет думать о ней, никогда не забудет. И играть будет не только для зрителей в зале, но и для нее, хотя она не услышит.
Она расплакалась, и Паркер утешал Шанталь, как мог. Бережно стирал с её лица слезы и говорил, что все будет хорошо. Просил пожелать ему удачи, и она желала, старалась улыбаться. Ей сложно было отпустить его. Только сейчас она поняла, что Эшли совсем ещё ребенок. Да, он очень самостоятельный, и временами любого взрослого переплюнет в плане независимости, но… Но для нее он так и остался ребенком, которому она уделяла ничтожно мало времени.
Услышав от своего сына ободряющие слова, Шанталь поняла, что все это время он старательно носил маску недовольства жизнью, стремясь замаскировать свои истинные чувства. На самом деле, не было в его душе никакой ненависти, он сам её нагнетал, внушая себе мысль, что жизнь – жестокая игра, в которой выживает лишь сильнейший, и к участию в этой игре нужно готовиться.
Дитрих, провожавший Керри, стал тогда свидетелем трогательной сцены прощания. После он пытался понять, что заставило их с Эшли на первых порах враждовать? Что они делили? Ведь оба относились к школьной власти равнодушно, не имели желания стать объектами преклонения у местного контингента, и, тем не менее, столько времени выставляли друг друга на посмешище, словно других забот не было.
Вражда
Хлопок двери за спиной заставил Дитриха вздрогнуть и обернуться. Аманда тоже оглянулась. На пороге стояла Лота в неизменном фартуке. От нее сегодня пахло ванилью.
– Ты напугала меня, мам, – произнес Дитрих.
– Прости, – отозвалась она. – Почему вы здесь сидите? Шли бы в дом.
– Нам и тут неплохо, – проворчал Ланц. Теперь ему вряд ли удастся вернуться к своим размышлениям. Нить их потеряна безвозвратно. – Кстати, почему от тебя пахнет ванилью? Экспериментируешь со вкусами овсянки?
– Я испекла кекс.
– Правда? – Дитрих удивленно вскинул бровь.
– Хотите попробовать? – оживилась Лота.
– Нет, – покачал головой он.
– Да, с удовольствием, – мигом отозвалась Аманда.
– Тогда идите в дом, – улыбнулась фрау Ланц.
Дитрих покачал головой.
– Ты сумасшедшая, – тихо шепнул Аманде.
– Все так печально?
– Посмотрим. Если выживешь, я тоже рискну отведать сей шедевр.
– Да ты просто благороднейший из рыцарей, – хмыкнула девушка. – Кстати, а почему твоя мама готовит именно овсянку?
– Предрассудки, – отозвался парень. – Наслушалась рассказов о том, что англичане жизни своей не мыслят без этой каши, вот и совершенствует мастерство.
Посреди стола стояло блюдо, в центре которого возвышался кекс, щедро присыпанный сахарной пудрой. Аманде вспомнилась статья из какого
то журнала, где говорилось, что подгоревшую или же наоборот непропеченную корку можно замаскировать с помощью сахарной пудры или глазури. Аппетит резко испортился, но Лота так мило улыбалась, что у Аманды даже мысли не возникло – отказаться от предложенного яства.
Дитрих с кислым видом пил чай без сахара. Аманда с энтузиазмом нахваливала кекс, откусывая от него небольшие кусочки. То ли, действительно, ей нравилось, то ли просто примерила на себя роль и пыталась польстить горе
кулинару, коим была Лота. Мать Дитриха была на седьмом небе от счастья, слушая комплименты, и на губах у нее не переставала играть улыбка. Грант тоже благодарно улыбнулась.
Дитрих тяжело вздохнул. Ему она так не улыбается. Ему она вообще не улыбается.
Лота и Аманда мигом обернулись в его сторону, и хором спросили:
– Что
то случилось?
– Всё отлично, – ответил Ланц.
Грант, сидевшая рядом, не удержалась, положила ладонь на его бедро. Почувствовала, как он напрягся, а потом посмотрел на нее вопросительно.
– Я не отравилась, – шепнула она, воспользовавшись тем, что Лота отвлеклась. – Правда, вкусно.
Руку тут же убрала, и Дитриху захотелось побиться головой о стол. Он тут проблемы мировой важности решает, а она ему о каком
то пироге говорит.
– Мам, можно мне тоже кусочек? – попросил он.