Галактика (антология)
Шрифт:
— Есть мыло?
— Хозяйственное… Ничего?
— Какая разница! Держи верёвку. Не оборвётся?
— Сколько в тебе, Алка? — Алка это и есть Несмеяна. — Сколько весишь?
— Восемьдесят.
— Выдержит. Намыливай.
Намылили верёвку, сделали петлю, привязали конец к крюку… Слезли со стремянки.
— Давай, Алка.
Алка-Несмеяна вяло поднялась… зевнула и полезла на стремянку. Влезла…
— Скажи последнее слово, — попросил кто-то.
— Ой, только не надо! — запротестовали все остальные.
— Не надо, Алка, не говори.
— Этого только
— Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
— Ни петь, ни говорить я не собираюсь, — сказала Алка.
— Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю… Постояла.
— Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
— Тоже скучно-о!.. — не то пропела она, не то заплакала. — Не смешно-о!
С ней согласились.
— Действительно…
— Ничего нового: было-перебыло.
— К тому же патология.
— Натурализм.
И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
— Вот, изволь, — бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, — дуреют от скуки. Ну-с, молодые, разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки — такого средства нет. Так ведь? Несмеянушка?
— Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, — зло сказала Несмеяна со стремянки.
— А я и придумал! — воскликнул старичок весело. — Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища — и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех… Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди… А то мы… слишком уж остроумные, интеллектуальные… а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
— Что ты придумал? — спросила Несмеяна.
— Что я придумал? Я взял и обратился к народу! — не без пафоса сказал старичок. — К народу, к народу, голубушка. Что мы споём, Ваня?
— Да мне как-то неловко: они нагишом все… — сказал Иван. — Пусть хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно — показал, что он тоже не в восторгe от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
— Ваня, это… Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело — петь и плясать. Верно? Балалайку!
Принесли балалайку.
Иван взял её. Потренькал, потинькал — подстроил… Вышел за дверь… И вдруг влетел в комнату — чуть не со свистом и с гиканьем — с частушкой:
Эх, милка моя, Шевелилка моя, Сама ходит шевелит…— О-о!.. — застонали молодые и Несмеяна — Не надо! Ну, пожалуйста…
— Не надо, Ваня.
— Так, — сказал старичок. — На языке офеней это называется — не прохонже. Двинем резерв. Перепляс! Ваня, пли!
— Пошёл к чёртовой матери! — рассердился Иван. — Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
— А справка? — зловеще спросил старичок. — А? Справка-то…
— Ну вот, сразу — в кусты. Как же так, батя?
— А как же! Мы же договорились.
— Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то… Ну стыдно же, ну…
— Не мучай человека, — сказала Несмеяна старичку.
— Давай справку, — стал нервничать Иван. — И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
Но старичок решил всё же развеселить молодёжь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт — решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей «царевне», так невтерпёж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.
— Справку? — спросил он с дурашливым недоумением. — Какую справку?
— Здрассте? — воскликнул Иван. — Я же говорил…
— Я забыл, повтори.
— Что я умный.
— А! — «вспомнил» старичок, всё стараясь вовлечь в нехорошую игру молодёжь тоже. — Тебе нужна справка, что ты умный. Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
— У тебя же есть печать…
— Да печать-то есть… Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты — дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь — дам тебе справку, не ответишь — не обессудь.
— Давай — с неохотой сказал Иван. — Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.
— Предисловия пишут… Знаешь, кто предисловия пишет?
— Это что, первый вопрос?
— Нет, нет. Это ещё не вопрос. Это так… Вопрос вот какой; что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? — Старичок искоса и лукаво поглядел на свою «царевну» и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. — Ну? Что же сказал Адам?
— Не смешно — сказала Несмеяна. — Тупо. Плоско.
— Самодеятельность какая-то — сказали и другие. — Идиотизм. Что он сказал? «Сам сотворил, сам и живи с ней»?
Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил. — Очень близко!.. Очень!
— Мог бы и поостроумнее сказать.
— Минуточку… Минуточку… — суетился старичок. — Самое же интересное — как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
— А можно, я тоже задам вопрос? — в свою очередь спросил Иван. — Потом…
— Нет, сначала ответь: что сказал…
— Нет, пусть он спросит — закапризничала Несмеяна. — Спроси, Ваня.
— Да что он может спросить? Почём куль овса на базаре?
— Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
— Ну-у, это уже ребячество, — огорчился старичок. — Хорошо, спроси, Ваня.
— Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? — Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.
— То есть? — опешил тот.
— Нет, нет, не «то есть», а почему? — заинтересовалась Несмеяна. — И почему ты это скрывал?