Галактика (антология)
Шрифт:
— Агафангел! — позвали монаха. — Отойди… А то наживёшь беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошёл восвояси. Пошёл и загудел:
По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная…Чёрт-стражник захихикал ему в спину.
— Агафангел… — сказал он, смеясь. — И назовут же! Уж скорей — «Агавинус». Или просто — «Вермут».
— Што же это,
— Выгнали, — вздохнул один седобородый. — Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
— Беда, беда, — тихо молвил другой. — Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
— Надо терпеть, — откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. — Укрепиться и терпеть.
— Да что же терпеть-то?! — воскликнул Иван. — Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
— Молодой ты, — урезонили его. — Потому и шумишь. Будешь постарше — не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь — вишь, сила какая!
— Это нам за грехи наши.
— За грехи, за грехи… Надо терпеть.
— Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
— Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
— Ну, ну, ну, — стали его успокаивать. — Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?
— Эх-х!.. — сокрушался Иван. И даже заплакал. — Сколько же я на душу взял… за один-то поход! Как же мне тяжко!..
— Ну, ну… Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.
Тут вышел из ворот Изящный чёрт и обратился ко всем.
— Мужички, — сказал он, — есть халтура! Кто хочет заработать?
— Ну? А чего такое? — зашевелились монахи. — Чего надо-то?
— У вас там портреты висят… в несколько рядов…
— Иконы.
— А?
— Святые наши, какие портреты?
— Их надо переписать: они устарели.
Монахи опешили.
— И кого же заместо их писать? — тихо спросил самый старый монах.
— Нас.
Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
— Гром небесный, — сказал старик монах. — Вот она, кара-то.
— Ну? — торопил Изящный чёрт. — Есть мастера? Заплатим прилично… Всё равно ведь без дела сидите.
— Бей их! — закричал вдруг один монах.
И несколько человек вскочило… И кинулись на чёрта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти н выставили вперёд пики. Монахи остановились.
— Какие вы всё же… грубые, — сказал им Изящный чёрт из-за частокола. — Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас… Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмёмся — И он ушёл.
И только он ушёл, в глубине монастыря опять грянула музыка… И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику — черти били на площади массовую чечётку. Иван взялся за голову и пошёл прочь.
Шёл
— Ну, сходил? — спросил он.
— Сходил, — откликнулся Иван. — Лучше бы не ходил…
— Что? Не дали справку?
Иван только рукой махнул, не стал говорить — больно было говорить.
Медведь прислушался к далёкой музыке… И всё понял без слов.
— Эти… — сказал он. — Всё пляшут?
— Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
— Ох, мать честная! — изумился Медведь. — Прошли?
— Прошли.
— Ну, всё, — сказал Медведь обречённо, — надо уходить. Я так и знал, что пройдут.
Они помолчали.
— Слушай, — заговорил Медведь, — ты там ближе к городу… Какие условия в цирке?
— Вроде ничего… Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.
— Как насчёт питания, интересно… Сколькиразовое?
— Шут его знает. Хочешь в цирк?
— Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь — пойдёшь. Куда больше?
— Да, — вздохнул Иван. — Дела.
— Сильно безобразничают? — спросил Медведь, закуривая. — Эти-то?
— А что же… смотреть, что ли, будут!
— Это уж… не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. — Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. — Ещё откажут вот… цирке-то. Собрался… Забракуют. Лёгкие как тряпка стали. Бывало, пробку вышибал — с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался… кхо, кхо, кхох… с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.
— Там надо на задних лапах ходить, — сказал Иван.
— Зачем? — не понял Медведь.
— Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает…
— Да какой интерес-то?
— Это уж я не знаю.
Медведь задумался. Долго молчал.
— Ну и ну, — сказал.
— У тебя семья-то есть? — поинтересовался Иван.
— Где!.. — горько, с отчаянием воскликнул Михайло Иваныч. — Разогнал. Напился, начал буянить-то — они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. — Он ещё помолчал. И вдруг встал и рявкнул: — Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!
— Зачем же монастырь-то?
— Они же там!
— Нет, Михайло Иваныч… не надо. Да ты и не попадёшь туда.
Михайло Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
— Ты не пьёшь? — спросил.
— Нет.
— Зря, — зло сказал Михайло Иваныч. — Легче становится. Хошь, научу?
— Нет, — решительно сказал Иван. — Я пробовал — она горькая.
— Кто?
— Водка-то.
Михайло Иваныч оглушительно захохотал… И хлопнул Ивана по плечу.
— Эх, дитё ты, дитё!.. Чистое дитё, ей-богу. А то научу?