Гамбит некроманта
Шрифт:
«Впрочем, рыцари тоже принадлежат той стороне, — напомнил себе Роман. — Просто за наше бессмертие и свободу плачено чужим служением. Странно, что мы не думаем об этом, зная легенды. Хотя… с такими магистрами-наставниками и не удивительно».
Отступник смотрел на него словно какой-нибудь император на гладиатора. Зал пестрел настойчивой роскошью: золотом и серебром, искусными полотнами, лепниной и фресками. Наверняка, среди безделушек притаились рабочие артефакты, которых, разумеется, не почувствовать и не уничтожить
«Интересно, Алексей попал в ту же ловушку?» — подумал Роман.
— Неужто думаешь, я не принял меры? Ни одно слово не покинет этих стен! И не пытайся!
У Алексея не имелось сильной связи даже с собственным учеником, а у Романа был Некр. Который, вопреки их недавнему разговору, сейчас смотрел его глазами и готовился поделиться собственными силами: хоть всеми сразу.
— Мой учитель тоже сражался в подобном зале? — поинтересовался Роман, чтобы не стоять молча, самому себе напоминая колонну или соляной столб.
— Учитель… — протянул отступник, сплюнув. — Ты уже и сам не замечаешь, как величаешь наставника — на некромантий манер.
— Я знаю неприличное количество языков, в том числе и благополучно мертвых, — улыбнулся Роман, — и сюда пришел не играть в слова. Я жду, магистр.
Однако отступник даже не пошевелился. Он сидел прямо, одетый — Некр наверняка посмеялся, оценив вопиющий диссонанс между облачением магистра и окружающей обстановкой — в спортивный костюм, сжимая подлокотники кресла побелевшими от напряжения пальцами. Постаревший, даже одряхлевший — и как только Роман не замечал этого раньше? А куда глядели прочие рыцари и магистры?..
— Ты ведь знаешь… уже догадался, — вторил его мыслям отступник. — Неужто отринешь рыцарство и доблесть, сражаясь со стариком?
— В уничтожении ядовитой гадины мало доблести, — ответил Роман, — зато есть необходимость, если она свила гнездо в твоем саду и заползла в дом.
— Какие слова… И кто же тебя научил?..
Роман не стал поддаваться на эту игру, промолчав.
— Однако ты ведь не станешь отрицать мое право назначить себе защиту и опору? В кодексе Ордена прописана подобная возможность.
Да, такой пункт содержался в правилах поединков. Но, насколько Роман знал, им никто не пользовался до сего дня.
— Лазейка для отступника, которого оставили силы.
— Однако совет принял ее, — напомнил тот, — и никто не в силах запретить мне. Если, конечно, не боится сам остаться без сил.
Роман хватанул ртом воздух, почти физически ощутив, как натянулась и затрепетала незримая нить. Некр сейчас наверняка ругался и злился, обзывая всех рыцарей недалекими остолопами. Он-то вряд ли знал кодекс Ордена, иначе и к поединку отнесся бы не столь спокойно.
— Мальчик-мальчик. Не я, а ты отступник, отринувший и Орден, и нашу силу, и цель. Признайся, уже начал вслед за гильдейцами считать людей недостойными нашей защиты?
«Нет, в эту ловушку я не вступлю!» — пообещал Роман и самому себе, и Некру.
— Отнюдь не библиотекари устраивали крестовые
Роман отрицательно покачал головой. Слово материальнее мыслей, и оно имеет слишком большой вес в явном мире, чтобы поддаваться.
— Дела людей не касаются Ордена. Наша цель — существование человечества, — сказал он.
— Естественный отбор… — протянул отступник. — Никогда не задумывался, кто подсказал Дарвину идею, в которую весь наш Орден судорожно вцепился, словно утопающий в тростинку? Я даже нас не осуждаю: сложно защищать тех, кто склонен к саморазрушению.
— Лжешь.
— Да неужто? Впрочем, тебе, вероятно, да. Ты ведь для разрушения и был задуман.
Роман вздрогнул.
— Рыцарь, возвращенный некромантом. Одинаково принадлежащий и Ордену, и Гильдии. Ты изначально меж двух огней. Про Рагнарок еще не забыл? Помнишь, как метался Локи, имея родичей с двух сторон, неспособный выбрать сторону? Никогда не думал, будто именно он — истинный ключ к разрушению? Тебя выдумали, Ром’ян.
Он вздрогнул снова. Дрожь пробежала по всему телу. Сердце глухо ударило в ребра и застыло, пустив волну жара — страха, абсолютно несвойственного рыцарям и потому несущего слабость. И попробуй: не поддайся ему, не усомнись в самом себе, особенно зная все легенды, предупреждающие о смешении сил.
Дрогнула, натянувшись, нить. Вслед за этим внутренности обожгла ледяная волна: успокаивающая, несущая уверенность.
— Вам было выгодно поддерживать это заблуждение.
— Нам?! — рассмеялся отступник. — Ордену?
Роман мотнул головой.
— Этой дряни, — и он швырнул на блестевший до боли в глазах белоснежный пол картину. Не оставляя себе возможности для сомнений, немедленно ударил шаровой молнией, метя в воронку. Краска зашипела и вспенилась, сопротивляясь, но остановиться себе Роман не позволил.
Он не слышал ни слов, ни крика, он старался вообще не думать, зато тело, справно служившее ему все эти века, не подвело и отскочило в сторону вовремя, чтобы пропустить мимо ледяное лезвие секиры.
Удачно! Оно с шипением врезалось в картину, завершив ее уничтожение. Водная стихия идеально противостоит огню обычному, но небесный лишь дополняет.
Роман дал себе мгновение убедиться и полюбоваться на дыру, зияющую на месте изображения, разглядел синий иней, поползший по раме и швырнул еще одну молнию, которая обратила ее в пыль. Только затем он повернулся к своему поединщику — тому, которого знал невыносимо много лет — Василю Прохорову.