Гамбит некроманта
Шрифт:
— Я до сих пор сожалею об этом, — повинился Некр. — Готов признать себя ослом.
— То есть, самым мудрым животным, лично принимающим решение, стоит ли идти, куда направляют, или упереться и сделать по-своему?
Некр рассмеялся.
— Тогда вот тебе информация к размышлению или первая мудрость — это уж сам решай, — сказал он. — Если тебе предстоит беседа с библиотекарем, знай, что протекать она станет по его правилам и на его территории. Всегда. Будь хранитель знаний хоть со всех сторон кристально белым и даже пушистым в правильных местах.
— Я весь внимание.
— Если хочешь поговорить с библиотекарем хоть немного на равных и узнать больше, нежели тебе позволят, постарайся изрядно вывести
— Это-то ты и сделал?
— Именно. И теперь Лина будет играть на нашей стороне, а не представлять собой некую третью силу. Библиотекарь против библиотекаря, Роман! Жизнь налаживается.
Глава 22
На стенах, присыпанных перламутровой пылью, блестела позолота, сквозь хрустальные стены солнце лепило нещадно, но внутри самой пирамиды воздух оставался прохладен и свеж, словно в оазисе посреди пустыни в несколько кратких, благоуханных весенних дней и ночей. Красиво и… роскошно. Эта-то роскошь все и портила. Взгляд некуда было кинуть, чтобы тот не натолкнулся на какую-нибудь безделушку: шкатулку с инкрустацией из драгоценных камней, россыпь алмазов не без помощи огненного дара вплавленных по ободу подноса из чистого золота, ажурных, словно состоящих из тонких серебряных нитей кувшинов — на самом деле сделанных из стекла, оплетенного платиновой филигранью.
«А прекрасных в своей недолговечности уборов из перьев птиц, предпочитаемых моим народом незыблемости камней и металлов — нет», — отметил Некр. Почему-то эта деталь показалась важной, и он не стал отбрасывать ее в сторону, а сохранил в памяти. За ней ниточкой тянулась возможность понять в происходящем немного больше, чем удается.
Он ступил на Рубеж совсем недавно. Еще месяц назад выглядел зрелым мужем с серебром в волосах, сейчас — собой тех лет, когда в улыбках встреченных на пути красоток почти всегда читалось приглашение. И это было… странно и непривычно.
Переход накладывал отпечаток, но, по мнению Некра, абсолютно недостаточный, чтобы не ощущать себя человеком. Тело жаждало действовать, душа разрывалась на куски от чувств и ощущений, порядком давно позабытых или вовсе неизведанных. Наполовину мертвец? Некр и в юности, кажется, не был столь импульсивен, как сейчас. По капле вливающаяся в него сила колола в подушечках пальцев и заставляла гореть ладони, изрядно раздражая, а порой доводя до исступления. Сердце отказывалось биться ровно и неспешно, особенно когда самочинно являлись воспоминания о Переходе, том кратком миге, когда он шагнул в другой мир, прозываемый наставником Навью. Теперь и для Некра, уроженца иного народа, чем тот, из которого вышел Вир, он всегда будет зваться так. А еще — и это, пожалуй, было хуже всего остального — никак не приходило осознание изменившегося навсегда бытия и своего в нем одиночества. Если бы не Вир и не несколько таких же неприкаянных душ — стражей Рубежа, — Некр чувствовал бы себя проклятым, а вовсе не одаренным.
Едва вернувшись из-за границы смерти, первое, что он сделал — решил отправиться в путь. Учитель не препятствовал, даже неудовольствия не выказал, просто махнул рукой. Не далеко ушел, впрочем. И дня не минуло, понял, что идти не к кому и незачем. Никто не ждет, а тем, кого Некр мог бы назвать родичами, он абсолютно не нужен.
Нет… если он сейчас отыщет путь в то селение, где некогда повстречал смешливую девицу с удивительными бедовыми глазами, войдет в дом, попросится на ночлег, а затем, признав в чертах живущих там людей смутное отражение себя самого, останется дольше, его никто не прогонит. Примут, как приняли бы любого крепкого странника, предложившего помощь. Ведь лишних рук не бывает, а сильных — тем более: они всегда к месту и во время охоты, и в поле, и, если придет беда и придется убивать врагов.
Стоило вернуться, Вир признался, что рассчитывал увидеться с ним вновь лет через тридцать. Некр так и не понял разочарован ли учитель или, наоборот, восхищен его здравомыслием.
«Люди начинают косо смотреть на того, кто не старится, а порой и молодеет, — заметил он равнодушно, — в отличие от них самих. Не явился бы сам, прибили, собравшись стаей».
Некр в ответ, ощутив внезапную ярость, запустил в Вира первым слабым, интуитивно сформированным проклятием. Учитель отбил его, смеясь. Так началось постижение себя, дара, Яви и Нави. И один мир велик, а когда их два — голова кружится, а кровь преображается в жидкое пламя. Некр не обращал внимания на время — оно перестало иметь значения. Ему даже есть и спать теперь требовалось не столь часто. Потусторонний мир — Навь — любила своего нового стража, поддерживала и оберегала там, где любой другой сломал бы шею. Впрочем, она, должно быть, относилась так ко всем новичкам.
Год спустя или несколько десятков лет он вышел из пещеры, в которой обосновался Вир, щурясь на непривычно-яркий свет, и впервые заинтересовался происходящим вокруг. Жизнь отнюдь не стояла на месте. Тогда-то он и услышал о хрустальной пирамиде, возведенной на высокогорном плато за одну ночь. Древний темнокожий собрат с сильно выпирающими надбровными дугами и лицом нет-нет, а вызывающим отвращение, прозванный всеми окрестными племенами проводником смерти, утверждал, что пирамида — явный признак отступничества и предрекал скорую беду.
Некр соглашался с ним до тех пор, пока не увидел хранителя знаний, копящего не свою силу. Не мог человек, с которым они плечом к плечу исходили половину континента, стремиться к разрушению мира. Подобное попросту в голове не укладывалось.
«Люди изменчивы», — сказал Вир, а Некр не согласился. Он и сам изменился и изменялся каждодневно, но принципы, которыми руководствовался всегда, чуть ли не от рождения, оставались неизменными: то, что он полагал злом при жизни, осталось таковым и теперь.
Некр стремился к пирамиде, его тянуло к ней. Он раздумывал, как лучше добраться, ведь на пути поджидали ловушки. Не надумав, решил, что не станет прятаться, словно вор, отправится среди белого дня. Одинокий путник на пустынном плато виден хорошо: удастся как убить (но вряд ли он не выживет), так и отменить охранные заклятия. Заодно и поймет, относится ли к нему старый друг как к врагу или нет.
Приглашение его опередило.
«Ловушка, — предрек Вир. — Он копит могущество и пытается вызнать наши секреты. Ты для этого подходишь лучше прочих. Пусть знаешь немного, но быстро учишься, к тому же слишком мало времени прошло после Перехода. Ты вполне можешь согласиться служить ему».
И был послан в Бездну.
— Не одобряешь? — выдернул его из размышлений низкий глубокий голос, прикоснувшийся к слуху подобно меху — к коже.
Некр моргнул, обозрел ковры с длинным ворсом, укрывавшие кварцевые и малахитовые полы с рисунком, прятать который — преступление. Высокий потолок над головой, покрытый бирюзой, лазоревой росписью; светильник из червонного золота на полусотню свеч, наверное, не зажигаемых никогда. Зачем, если хозяин начал постигать чужую силу? Создать светляк — легко. Рыцари для этого пользовались природным даром, а подобные Некру вызывали светящихся существ из Нави. Много умения для подобного не требовалось.