Гамбит некроманта
Шрифт:
Когда мысли вильнули в сторону, и Некр отвлекся, а потом снова прикипел взглядом к тумбочке, он уже понял, что здесь не то: заклятие для отвода глаз, стандартное, слабое, но для него и такого сейчас более, чем нужно. Он вздохнул раздосадованный этим фактом: слишком привык ломать подобные чары отголоском силы и вот попался на столь простенький фокус. Многие заклинания слетали, стоило Некру лишь пройти поблизости, однако теперь так не получится, придется действовать хитро и умно — так, как обучал Вир едва-едва отошедшего после возращения в явный мир и еще не понимающего собственных возможностей ученика. Сил для
Некр смотрел на старый телефонный аппарат с диском, чахлый букетик засушенных цветов в крохотной вазочке темно-сиреневого стекла и на пробирку с плотно прикрытой пробкой, а внутри… Некр двинул ногой раньше, нежели сообразил, что и зачем делает, в груди разгоралась ярость, гнев застил глаза. Если в Яви у всех живых есть базовый набор инстинктов, например, дышать и глотать, то в Нави имелся свой аналог, а Некр являлся суть от сути того мира. Уничтожить узилище, сдерживающее душу, не позволявшее ее Перехода —для некроманта не может быть ничего более естественного. Уже потом, сообразив, чьей именно была эта отпущенная на волю душа, он понял, что лишил себя шанса.
Со Жруна следовало стребовать помощь, а уже потом выпускать. Он, прежде чем скользнуть за Рубеж, мог появиться рядом с Дерком, шепнуть, местонахождение сарая. Да и осколки представляли немалую ценность: артефактное стекло, во времена алхимиков распространенное по всей Европе. Сейчас же его умели изготавливать лишь редкие умельцы. Гильдия постаралась извести их под корень, но, видно, Кукловод нашептал рецепт изготовления своей безумной марионетке.
«Вот тебе и еще одна разгадка: почему душу не могли найти, — сказал самому себе Некр и добавил ехидно: — И тебя потеряли точно также».
Вспыхнул свет, резанув по глазам, заставив скрипнуть зубами и чуть не взвыть. И человеку-то, уже привыкшему к полумраку, больно, а ему и подавно. С полминуты Некр лежал в состоянии, сильно напоминающем забытье, с плотно сомкнутыми веками, из-под которых безостановочно текли слезы. Потом стало полегче, и он даже сумел открыть глаза.
— За что боролся, на то и напоролся. Да, Некр? — ненавистный голос вплыл в сознание, потребовалось время понять: с ним говорит уже не тенор, а скорее бас. Кукловод нынче приобрел голос Дмитрия Скобцева.
«Наверное, радости полные штаны, — подумал Некр, — помнится, когда-то мой… на тот момент еще друг сильно переживал из-за «неблагородного писка», вырывающегося из его глотки».
Он промолчал, только постарался чуть приподняться, используя стену как опору. Лязгнули цепи, свет перед глазами притух, но он вздохнул пару раз, и комната перестала погружаться в темноту.
— Сказку о Кощее помнишь? Чем ты не его явное воплощение?
— А ты не иначе Марью Моревну из себя корчишь? — язвительно предположил Некр. — Она же ему в жены набивалась, насколько помню, а Царь не хотел, вот и загремел в кандалы, — криво усмехнувшись, он вскинул бровь и протянул еще более издевательски: — Ай да Кукловод... Я и
И получил — увесистую такую оплеуху. Руки о него марать не стали, но кулак, в который собрался воздух, от реального мало отличим. От удара голова дернулась, Некр ударился затылком и с минуту считал ясные звезды, вспыхнувшие перед глазами.
— Осторожнее, Некр, я ведь могу и не сдержаться, — прошипел мерзавец не хуже гадюки. — Кукловод? Сам выдумал?
— Надо же как-то называть…
— Меня устраивает, — одобрил тот. — Хотя лучше бы ты звал господом.
— Я сейчас наблюю тебе на ботинки от одной лишь мысли об этом, — предупредил Некр.
— Нечем.
— А я желчью, кровью или что там во мне еще осталось?
— Дерьмо, — подсказал Кукловод и рассмеялся. — Оно в тебе всегда было, есть и будет, но меня устраивает и оно. Не хочешь, кстати, поблагодарить?
— За что?..
— По меньшей мере за спасенную жизнь, а по большей… кто, по-твоему, сделал тебя главой Гильдии?
— Врешь.
— Почти нет, — поморщился тот. — Ты являлся лучшей кандидатурой, к тому же было правильно связать тебя обязательствами. Ты тогда времени не находил бы поднять голову и оглядеться. И в чужие дела не лез, поскольку своих полно. Вот я и осуществил, так сказать.
И эта тактика, следовало признать, себя оправдала. Вот только Некр признавать аккурат и не собирался.
— О… — протянул Кукловод, качая головой на осколки. — Дал выход злости? И каково знать об упущенной возможности сбежать? Единственной возможности, Некр! Специально мной подстроенной.
Некр отвернулся, разглядывая стеллаж. Итак, кубик Рубика. Можно его представить, повертеть так и эдак. А еще — ахедрес… то есть, шахматы. Во время пыток бездействием — лучшее, что можно себе представить. Множество тактик, уже сыгранных партий, игра с самим с собой заскучать не даст.
— Я не стану морить тебя жаждой, — прозвучало у самого уха.
Некр вздрогнул, досадуя на самого себя за это, прикусил многострадальную губу, вздохнул, наконец-то почувствовав боль. Волна ярости, испытанная им недавно, смела пустоту, а панику заставила убраться восвояси, поджав хвост. Так просто его не сломать.
— Учитывая кровопотерю, отказ от питья тебя убьет, — продолжал тем временем Кукловод, — а мне ни к чему противостоять навьей твари твоего опыта в здравой памяти. Еще и более могущественной, чем при жизни. Тебя же выпустят тотчас же, как переступишь Рубеж. Если тамошние боги не преуспеют, их опередят твои коллеги, наплевав на правила. Ну, скажи же, будто я ошибаюсь.
Некр молчал, как партизан на допросе.
— Ты ведь выводил из себя Дмитрия именно поэтому. И он действительно ослушался меня, применив к тебе большие, чем следовало, силы. Вот только ты живучее, нежели полагаешь.
— И ладно, — Некр хотел пожать плечом, но мышцы свело.
— Твое возвращение из Нави могло бы стать неплохой иллюстрацией для моих будущих рабов: Армагеддон во всей красе, поединок истинного бога против вылезшего из загробного мира дьявола. Удобно вводить новый культ, не находишь? Можно ему следовать, играть в предсказанное, внушать адептам представления о божьем замысле. Они тогда охотнее встают в стойла, тянут свою лямку и уверены, будто путь, по которому их гонят, — единственный.