Гамбит смерти
Шрифт:
Я двором прошел на кухню. С шале её соединяла галерея. Пятнадцать метров – дабы не тревожить шумом и запахами отдыхавших ранее лучших представителей трудящихся классов.
Олег раскладывал вымытую посуду на сушилку.
– Держи морковку, богатырь!
Мы сели за столик.
– А то! Морковь да горох – самая здоровая еда. Царем горох величали. Запамятовали… – прекрасные у Олега зубы. Не скажешь, что боксер.
– Согласен. Идея интересная. Взбитый горох, форель…
– Да уж не химия. Нероболил, суперболил,
– Не понял.
– Да дураком я был. Мне тренер предложил, поколись, ничего, кроме пользы не будет. Я тогда чемпионом стал, к Олимпиаде готовился. До этого – никакой дряни на дух не подпускал. Силы хватало. Вот и покололся.
– Попался на контроле?
– Нет. Тренер схему знал, никакой контроль не страшен. Но на Олимпиаду другого взяли, получилось, зазря я травился, – он помрачнел. – Каждый на нашем горбу в рай едет. Добро бы только на моём, выдюжу, а и скинуть могу тоже. Знать бы, чем обернется, прибил бы я тренера. Сейчас он в Штатах, а дочь – калека.
– Причем тут дочь?
– Родилась с врожденным пороком. Сказали, из-за меня, из-за того, что химией пользовался.
– А ты был в Америке? – попробовал я сменить тему.
– Конечно. На матчи ездил, один раз во втором раунде Холифилда вырубил. Теперь тот Холифилд легенда бокса, в миллионерах ходит.
– Миллионером хочешь стать?
– Дочь лечить нужно, а в тех клиниках рубли не берут. Операция дорогая…
– Ты бы с Нимисовым посоветовался, – не удержался я.
– Не верю я. Перевидал экстрасенсов, будет, – он поперхнулся, закашлялся.
– А вдруг и поможет? – продолжил он, окашлявшись. – Я бы на всё пошёл…
Зазвенел колокольчик, серебряный. Нимисов одаривал нас целебными вибрациями. Предстояла вечерняя зарядка природной энергией. Что делать, Страчанского должен окружать энергетически полноценный коллектив, чтобы из него не перетекала по крупицам собранная вселенская сила в хилых и немощных.
Выполнение шаманских обрядов Нимисова – обязательное условие работы в команде.
Мы собрались на берегу Желчуга.
– Вдыхаем насыщенный, богатый энергией воздух, вдыхаем глубоко и задерживаем дыхание, чтобы кровь восприняла энергию пространства, – Нимисов говорил негромко, властно, зная, что и шёпот его должен ловить каждый.
После дыхательных упражнений перешли к омовению. Холодный Желчуг – не лучшее для купания место, слишком быстрое течение, но бодрит необычайно. Зайдя по колено в несущийся поток, мы ладонями черпали воду и обливали друг друга. Нет, действительно бодрит.
Солнце, хоть и клонилось к вечеру, а кожу припаливало. Близкое солнышко-то.
Вообще, до сих пор ритуалы Нимисова не выходили за рамки разумного. Утренняя гимнастика, солнечные и воздушные ванны, купания – это советуют сотни лет. Да кто следует этим советам без понуждения?
Одевшись, мы вновь окружили гуру.
– Теперь уединяемся
Тоже из ритуалов Нимисова. Мы поднимались на скалы, нависавшие над Желчугом, – невысоко, метров на тридцать. У каждого был свой пятачок, на котором, не видя других, он мог предаваться медитации.
Под ногами зашевелились камешки. Я, хоть и страховался за ствол дерева, отпрянул от края. Валуны, обточенные рекой, гладкие, но очень твердые. А сверху такие безобидные.
Я снял штормовку, постелил и сел, прислонясь спиною к дереву. Солнце приятно греет, речка шумит, листья шелестят – что еще надо?
Дорога сверху смотрелась совсем тоненькой; от шале шла она к мосту, теперь разобранному. Реконструкция. Рядом висел хлипкий временный мостик, аттракцион для любителей острых ощущений. Как только я носил по нему поклажу? Невероятно.
За рекой дорога уходила вправо вдоль подножия гор. Двадцать пять километров национального парка, а дальше – Харыз. Ближайшее селение. Идея Нимисова – забраться в горную глушь, подальше от вампиров энергии, и готовиться к турниру.
Тишина. Безлюдье. Полный покой.
Я задремал. Гармония с природой перешла в новое качество. Виделся мне Кишинёв. Комсомольское озеро с водой, столь же чистой, что и здесь. Какой спрос с дрёмы? Я плыл на лодке, легко помахивая веслами, а чайки кричали и кричали, сначала радостно, а потом вдруг тревожно. Вода из небесно – голубой стала серой и плотной, как силикатный клей, лодка завязла, и, в довершение всего, перед её носом вспучился водяной бугор, набряк и прорвался взметнувшимся в небо фонтаном вишневой венозной крови и коротким резким воплем.
Я проснулся, а крик из сна протянулся в явь, эхом отзываясь из ущелий.
Спуск вниз короток, но и тут можно подвернуть ногу. Или шею. Я берёгся.
У берега Аркадий с Юрием о чём-то говорили вполголоса.
– Это не ты орал? – Юра чуть опух. Тоже, должно быть, дремал.
– Орал? Я думал, приснилось мне.
– Нет, кто-то действительно крикнул, – Аркадий напрягся, всматриваясь за мою спину. Нужно ему очки носить, а стесняется. Кого? Скорее всего, себя.
Я обернулся. Подходили остальные. Кто тот безумец, прервавший нирвану наставника?
– Все собрались? – голос у Валерия Васильевича тихий, но укоризненный.
– Комова нет, – Юрий смотрел на тропу.
– Сходите за ним.
Воцарилось молчание провинившегося класса перед строгим учителем.
Минута.
Вторая.
Из-за поворота тропы выбежал Юрий.
– Он разбился! Он разбился!
Олег первым шагнул навстречу.
– Что с Иваном?
– Насмерть, – Юрий остановился, повернул назад. Тропинка узкая, шли по одному, я сразу за Олегом. Несколько поворотов – и вот нависающая скала, место Ивана, крайняя, самая дальняя, а внизу, на каменистом берегу Желчуга – он сам.