Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
16 декабря, 3 часа 05 минут.
АЗО, горы Пенсакола, посёлок Нептьюн Сити.
Ночёвку устроили на заброшенном прииске – паре выплавленных во льду туннелей, упиравшихся в горушкунунатак. Старатели думали, что наткнулись на золотую жилу, но богиня удачи фальшиво улыбнулась искателям фарта – драгметалла хватило едва на пару дней лихорадочных работ. И всё, месторождение иссякло. А в Антарктиде стало на один городпризрак больше – дома, ангары, склады из пластконструкций так и остались торчать у подножия
Пятиосники загнали в туннели, пушившиеся инеем, а фридомфайтеры собрались в маленьких домиках, похожих на вагончики. Комнаткинорушки хранили следы былой жизни, разгульной и не слишком обременённой правилами санитарии, – повсюду валялись пакеты изпод пива, на полу, на столиках, даже на стенах намёрзли отвратные потёки, перегородка, на которую вешали каэшки, блестела, словно замазанная чёрным лаком, и повсюду были наклеены стереофото голых девиц. Этих даже жалко становилось – холодно же!
Шалыт на пару с Кобольдом притащили куб энергосборника и подключили отопление – сетка термоэлементов на стенах стала пощёлкивать да потрескивать. Сихали снял перчатку и приложил ладонь к «живому» видеоплакату, прямо на пышную грудь томной блондинки – руке стало тепло, а блондинка словно растаяла – выгнулась, подняла руками пышные округлости; изогнула бедро, улыбнулась зазывно – и повторила цикл с самого начала.
– Я давно заметил, – сказал Белый, – что женщины от тебя без ума.
– Как говорит Рыжий, – улыбнулся Тимофей: – «Ктото щас получит!»
Помаутук нервно глянул за окошко.
– А со спутника не заметят инфракрасное излучение? – спросил он. – По времени, Спу57 как раз над нами.
– Не должны, – легкомысленно ответил Шалыт, – здесь хорошая изоляция.
Сихали демонстративно достал служебный радиофон и набрал номер.
– Ты чё?! – вытаращился генрук АЗО. – Засекут же!
– А вот фиг им, – хладнокровно сказал генрук ТОЗО. – Эта штучка, – он покачал радиофон на ладони, – стоит дороже «Харьковчанки»!
Переключив коммуникатор на громкую связь, он положил его на стол. Нежно засветилась стереопроекция, изображая голову в панаме, нечесаную и небритую. Голова оскалилась в радости узнавания.
– Генрук?! Здорово!
– Привет, Кузьмич, – сказал Сихали полупрозрачному спецуполномоченному. – Докладывай об успехах.
– Ага… – построжел Кузьмич и зачитал сводку официальным голосом: – Подводный крейсер Тихоокеанского флота «Генерал Алексеев», следовавший к АЗО, неожиданно… кхм… подвергся торпедной атаке в районе подводных гор МаркусНеккер. Корабли охранения торпеды перехватили, пытались и неизвестные субмарины потопить, но те ушли. Кхм… Авианосец Седьмого флота «Аламо», покинув ПирлХарбор, тоже проследовал на юг и, ты понимаешь, какая незадача – приблизительно над разломом Кларион чуть было не столкнулся с экранолётом типа «Пеликан»… [124]Крейсер «Джон Браун» подбил «птичку», но та всё ж таки «клюнула» авианосец в борт – чинится, гад.
– Отлично, – сказал Сихали, сдерживая улыбку. – Юлиус ничего Альберту не передавал?
– Молчит пока. Тут… это… Боровиц на фронт рвётся, добровольцев собрал на Туамоту, оружия кучу… У них там СПО типа «Изола» и стратоплан «Гамаюн», готовый к взлёту. Что передать старому пер… кхекхм… герою?
– Передай Стану, чтобы взлетал часика через два, тогда он не успеет попасть в зону видимости «Сульдэ». Ждём его в НептьюнСити! Ну всё, пока…
– Стопстопстоп! – зачастил Кузьмич.
– Чего ещё?
– Да я самое главное
– Тогда скажешь Стану, чтобы летел пониже и не отсвечивал. Всё?
– Теперь всё. Пока!
– Пока…
Сихали положил радиофон в правый карман и сказал:
– Отбой! Через два часа выдвигаемся.
Фридомфайтеры кинулись занимать скрипучие откидные кровати и выдвижные диванчики, а кому не хватило койкомест, устроились прямо на полу.
На Тимофея ещё действовал спорамин, поэтому он даже не пытался заснуть – как занял сломанное кресло в углу, так и остался на нём, только ноги вытянул. Пошевелил пальцами ног в унтах. Эх, в душик бы сейчас…
Джунакуаату Помаутуку тоже не спалось – нахохлившись, «Кудрявый» сидел на пустом ящике, спиной привалившись к стене.
– Сложно привыкнуть? – негромко спросил его Браун. – Когда нарушения заповеди «Не убий!» становятся правилом?
Пастор посмотрел на него пристально, усмехнулся и покачал головой. Облизнул губы.
– Наша война – зло вынужденное. Кстати, в буквальном переводе заповедь Божья звучит в иной тональности: «Не убий без суда!» Чувствуете разницу?
– Мда… Ощутимо.
– Зло… Добро… – Помаутук вздохнул. – Это чересчур общие категории, они очень относительны и не бесспорны. Добро всегда пассивно, это не деяние, а просто не сотворение зла и непротивление злу. Но разве в том благо? Если человек, занявший позицию невмешательства, хладнокровно наблюдает за мучениями людскими, то он потворствует злу! Тут непротивление тождественно соучастию… Скажите, Тимофей, вы, вообще, верите в светлое будущее?
– В коммунизм? – усмехнулся Сихали.
– А что? – не отступился пастор. – Хорошее слово. Его, правда, испаскудили, как только могли, но тут надо видеть суть, а она в том, что коммунизм – это высшая форма общества.
Браун вздохнул.
– Мир Справедливости… – проговорил он. – Знаете, пастор, я бы очень хотел пожить в таком мире, где вокруг одни только гордые, весёлые, красивые, хорошие люди. А ещё лучше родиться в нём… Но, Господи, когда ж это будет?.. И будет ли?
– А вы знаете, Тимофей, что самое удивительное? – оживился пастор. – Ведь мы можем устроить коммунизм хоть сейчас! Стоит только всем людям договориться – не лгать, не предавать, не причинять смерти, не делать друг другу больно, и всё! Но ведь не хотят… Мелкие страстишки, мелкие пакости дороже человекам, нежели любовь к ближнему и дальнему. А коммунизм – это моя мечта, Тимофей. Основной движущей силой при коммунизме будет стремление масс максимальным образом удовлетворить свои духовные потребности, и, когда возникнет противоречие между вечным недостатком материального потенциала общества и вечным избытком культурного потенциала, настанет эпоха всеобщего духовного благоденствия, эпоха активного добра! А пока мы вынуждены делать добро из зла…
Неожиданно Сихали почувствовал головокружение, бледные отсветы заиграли под потолком, а перед глазами – или в самой голове? – замелькали смутные образы: мрачные своды, сочащиеся влагой, мокрые улицы, скудно осиянные рядом фонарей, слепые окна домов. И неразличимая человеческая масса, тоскующая о счастье, взывающая о помощи. Вот человек с очень бледным лицом, в чёрной фуражке с высокой тульей, втолковывает ему чтото с силою, с прочувствованностью, но Тимофей почти не слышит голоса, заглушаемого хором: «Зиг хайль! Зиг хайль!..»