Гангутцы

Рудный Владимир Александрович

— Вам, представителю великой державы, трудно понять нас, маленькую Суоми, — уклончиво ответил Экхольм. — Воевать мы будем против Советского Союза, но не против Англии и Америки.

— Но это наши общие враги, полковник!

— Лучше бы вам не воевать на два фронта…

— Мы покончим с Россией и переправимся через Ла-Манш.

— Скорее бы покончить с Россией! — сказал Экхольм. — Вы бы видели, как русские перебрасывали на Ганге десант в марте прошлого года. Если бы я при этом не присутствовал, я счел бы всякий рассказ

об этом пропагандистским трюком. Десятки самолетов садились на неразведанный лед. В один день они перебросили на полуостров по меньшей мере полк. С полным вооружением, боекомплектами, техникой, капитан.

— Полковник, вероятно, не видел германских десантных операций.

Экхольм подумал: «Капитан глуп, многого не знает, и незачем его переубеждать».

— Какие будут пожелания германского командования, господин капитан? — спросил Экхольм.

— Пожелание скорее штурмовать Ханко!

Эсэсовец о чем-то подумал, вспомнил и сказал:

— Мне кажется, полковник, в вашем штабе отсиживается слишком много молодых офицеров. Сегодня я узнал, что один ваш лейтенант от нечего делать преподавал воинскую дисциплину заслуженному германскому солдату, у которого за спиной боевые походы по всей Европе. Лейтенанту явно недостает уважения к армии фюрера.

— Лейтенант Олконнен мною уже назначен на батарею острова Эрэ, — соврал Экхольм.

— Вот и отлично. Мы с вами определенно поладим, полковник. Между прочим, кто-то распространяет злостные слухи, будто вы снабжаете русских молоком. Не хочу этому верить! У моих солдат это вызвало бы неприятную для финнов реакцию. Подумать только: мы воюем, а наши союзники заботятся о здоровье наших врагов!

— Русским давно отказано, господин капитан. Все молоко я отдаю на снабжение германской армии.

— Я не сомневался в вашей верности фюреру! Хайль Гитлер!..

Экхольм ушел, довольный собой. Он уже научился не только кричать «хайль» и выкидывать вперед руку. Он стал предусмотрителен. Олконнен сейчас же отправится на двенадцатидюймовую батарею — это вообще неподходящий для разведки офицер, он слишком часто болтает о «национальных интересах Финляндии». А что касается молока, у Экхольма хватило проницательности еще с утра отказать русским. Все надежды теперь на будущее. 1 июля война для Экхольма закончится — «Ударная группа» справится за это время с Ханко. А пока на нем бремя забот, хлопотливых забот по разведке.

С утра наблюдатели доносят о скоплении в порту Ханко гражданского населения. Грузится электроход. Русские вывозят семьи в тыл. Нельзя дать им уйти. Экхольм предупредил об этом германскую авиабазу.

* * *

Антоненко утром перелетел из Керстово в Таллин.

Летчиков подняли по тревоге на рассвете. Антоненко привык собираться быстро, не раздумывая — учебная это тревога или боевая. Мчась на полуторке к своему самолету, он только подумал: «Ну вот и хорошо, что сегодня так рано подняли.

Отлетаемся, а вечером опять за алгебру. К приезду Виленьки надо все закончить…» Только в кабине «И-16» он узнал, что это была за тревога.

Григорий Беда, его моторист и оружейник, уже запускал мотор, когда подбежал комиссар Игнатьев и сказал:

— Немцы напали на Советский Союз.

Антоненко с треском раскрыл планшет, выхватил клочок бумаги и красным карандашом набросал:

«Виля, меня сейчас в Керстово нет. Где?! Военная тайна, то есть где буду — сообщу. Спешу тебе написать, так как это неожиданно. Уже запускают моторы. Будь спокойна и умница. По-видимому, мне доведется прилететь к тебе в гости. Крепко целую. Леша».

Он поискал глазами: кому сунуть записку? Беде?

Но Беда помахал ему рукой и побежал к пассажирскому самолету; значит, перелетает вся часть и технический состав тоже. Антоненко сунул записку в карман и взялся за ручку управления.

«Отошлю из Таллина, скорее дойдет».

В Таллине началась боевая горячка. Весь день к главной базе флота наведывались одиночные германские самолеты. Антоненко гонялся за ними, но ни одного догнать не смог. Рассерженный, он вернулся на аэродром.

«Ястребком» занялся Беда. Ни о чем не расспрашивая, он подсчитывал расход патронов.

Антоненко знал привычку Беды подсчитывать пустые гильзы. Он сам научил его этому, твердя: «Патроны счет любят!» Но сейчас эти подсчеты не понравились Антоненно. Глаза его сузились от гнева:

— Нечего время переводить! Готовь быстрее машину!

Он сбросил парашют, снял мокрый, пропотевший шлем.

Антоненко бросился в тень, под плоскость соседней машины. Он лежал на сухой траве и думал: «Почему немцы уходят? Скорости неравные или тактика преследования неверна?..»

Подъехала машина-стартер, обед привезли.

С подножки соскочил Игнатьев, комиссар части.

— Обедал, Касьяныч?

— Нет еще.

— И я, понимаешь, не успел. А ну, подвинься…

Игнатьев сел рядом.

Подали лапшу в глубоких фаянсовых мисках.

Антоненко сел, поджав крест-накрест длинные ноги и пристроив на них миску.

— Погорячей не смогли сготовить! — Он выругался, обжигая оловянной ложкой губы.

— Закипело, понимаешь, пока везли, — пошутил Игнатьев. — Прилечу на Ханко, закажу твоей жинке окрошку…

Антоненко посмотрел на него угрюмо.

— Алик каждый день бегает меня встречать…

— Готовь своему Алику подарок. Он же в папашу — житья не даст: «У папки самолет белый? А что папка прислал? А сколько папка сбил?»

— Скажи, скоро сам туда прилечу. На, передай жене. — Антоненко достал из кармана записку, написанную в Керстово.

Бронированный «юнкерс» появился над городом неожиданно. Даже гула моторов не было слышно. Только тогда, когда захлопали зенитки, все глянули на небо.