Ганзейцы. Савонарола
Шрифт:
— Да мне ваш ответ и не нужен! — мягко заметил Тидеман. — Выражение вашего лица и ваших глаз объясняет мне всё лучше всяких слов.
Хозяин дома нахмурился.
— Да, да, — продолжал настаивать Тидеман, — вы только тогда могли бы быть теперь счастливы, если бы к вам вернулся ваш Реймар!
Госвин Стеен топнул ногою.
— Не гневайтесь, старый друг, — продолжал Тидеман, касаясь рукою руки Стеена, — ведь этим вы мне ничего не докажете, потому что всё, происходящее там (и он при этом указал на сердце), отражается и на лице, а я на вашем лице читаю ясно вопль
Госвин Стеен отвернулся в сторону.
— Зачем отвращаете вы от меня ваши взоры, старый друг? — допрашивал Тидеман Стеена (и у него самого голос дрожал!). — Да, я уверен, что у вас до тех пор камень будет лежать на сердце, пока он опять к вам не вернётся.
Госвин Стеен поднялся с своего места.
— Скажите, пожалуйста, — воскликнул он гневно, — вы, должно быть, пришли ко мне, чтобы надо мною издеваться?!
— Видит Бог, что мне это и в голову не приходило! Это могло бы случиться лишь тогда, если бы я вас не любил и не считал бы себя вашим другом...
— Вы все толкуете мне о своей дружбе, — перебил гостя хозяин, — но вы мне не доказали её на деле.
Гость отвечал только грустной улыбкою. Затем, немного помолчав, спросил:
— А вы ничего не знаете о Реймаре?
— Нет, — отвечал он, тревожно поглядывая на гостя, и тотчас добавил: — Вы ко мне приходите точно филин — предвестник бед и несчастий! Говорите, если вам что-нибудь о нём известно!
— Даю вам слово, что ничего не знаю о нём, не знаю даже, где он в настоящее время находится. Я, напротив, думал от вас что-нибудь узнать и должен сознаться, что я несколько тревожусь насчёт Реймара.
Сильное беспокойство отразилось на лице Стеена...
— Прошло уж довольно много времени, — продолжал Тидеман, — с тех пор, как я получил от него последнее известие из Копенгагена. О мужественном подвиге освобождения пленных узнал я позже, и не от него. Надеюсь, что он сам не попался в руки врагов, но решительно не могу себе уяснить его слишком продолжительного молчания.
— Нет, он избегнул плена, — отвечал Стеен, — и остался на свободе.
— Откуда вы это знаете? — поспешно спросил Тидеман.
— От одного из возвратившихся сюда пленников. Я, впрочем, знаю это через Даниэля, так как я не допустил этого человека до свидания со мною.
— Как! Он принёс вам известие о том, что сын ваш жив, — воскликнул Тидеман, — а вы даже и принять его не захотели?
— Дело требует некоторого пояснения, — сказал Стеен. — Возвратившийся из плена принадлежал прежде к числу моих служащих. Я оказывал ему большое доверие, и он это доверие нарушил самым недостойным образом.
— Если вы хотите оказать мне действительную услугу, — сказал Тидеман, — то прикажите позвать этого человека, я хотел бы из его собственных уст услышать то, что ему известно о Реймаре.
Стеен выразил неудовольствие, однако же призвал Даниэля и приказал ему немедленно отыскать и позвать к нему Ганнеке.
XXXII
Правда
Прошло немало времени, пока Даниэлю удалось отыскать Ганнеке.
Рыбак был крайне удивлён, узнав, что его так спешно зовёт к себе его старый хозяин, к которому он несколько раз приходил и каждый раз не бывал допущен. Но он по-прежнему был к нему привязан, а потому и весьма охотно последовал за стариком Даниэлем и, наконец, явился в контору.
Госвин Стеен встретил его довольно сурово.
— Я призвал вас только затем, — сказал он, — чтобы вы могли этому господину передать, что поручал вам мой сын в ту ночь, когда освободил вас из плена.
Ганнеке удовлетворил его желание, но при этом очень печально посмотрел на своего хозяина.
— Не знали ли вы, — спросил Тидеман, — об этом Торсене? Был ли он в ту пору в Копенгагене?
— Да, он был там, — подтвердил Ганнеке, — я это узнал от моего шурина Шредера, который был с нами на одном корабле. Он же сказал мне, что господин Реймар не застал датчанина дома, так как тот был предупреждён о его приходе шпионом Нильсом. Господин Реймар даже опасался, что Торсен опять от него улизнёт, а потому и сторожил его в ту ночь в гавани.
— Легко может быть, — сказал Тидеман Госвину Стеену, — что Реймар погнался за этим негодяем по горячему следу, а потому и не имеет возможности дать о себе знать. Во всяком случае, спасибо вам за ваше сообщение, — добавил Тидеман, обращаясь к Ганнеке и суя ему в руку золотой.
— Сударь, я бы от вас этого не принял, — сказал чистосердечно рыбак, — если бы уж дома-то у меня не было большой нужды. Ведь вот: и сын, и я — мы оба бьёмся, ищем работу и никак сыскать не можем. Перебиваемся кое-как, а постоянного дела всё нет как нет. Очень это чудно, а кажется, как будто все любекские хозяева к нам относятся с недоверием.
— Верно, у них на это есть свои причины, — отозвался Госвин Стеен, равнодушно слушавший разговор.
— Изволите говорить: «есть причины»? Да разве же я или мой Ян не всегда служили вам верой и правдой? Знаю, вы Яна потому от себя так вдруг отпустили, что вам на него секретарь Беер что-то наговорил!
— Ну, а разве же то, что сообщил мне Беер, было несправедливо? — горячо обратился к нему Госвин.
— То есть как вам сказать, и справедливо, и нет, смотря потому, как на это взглянете.
— Вполне справедливо, потому что вы не сумели удержать языка за зубами!
— Я?! — с изумлением спросил Ганнеке. — Помилуйте, г-н Стеен, да я об этой самой истории-то только тогда и узнал, когда из плена вернулся!
— Как! — гневно вскричал Стеен. — Так вы хотите отрицать, что вы об этом знали от меня самого, потому что я вам доверился? И знали прежде, нежели отправились в поход против аттердага?
— Ей-же-ей, г-н Стеен, — отвечал Ганнеке, совершенно сбитый с толку, — я как есть об этом ничего не знал! Так неужели же это у них ещё с тех пор повелось? Да ведь тогда Ян ещё почти не знал фрейлейн Елисаветы?