Гапур — тезка героя
Шрифт:
А что, здорово придумано!
С большим трудом Сулейман вскарабкался мне на плечи. Тяжелый он: худой-худой, а веса много. Меня даже чуточку шатало от его веса.
— Ну, что там? — спросил я у Сулеймана, когда он уставился в окно.
— Вон мама моя сидит! — обрадованно заговорил он. — И папа рядом с ней…
— Да я не про них спрашиваю! — задыхаясь от тяжести, сказал я. — Ты что, дома на маму и папу не нагляделся? Касума привели?
Сулейман вытянул шею.
— Не видно его…
— А судья
— Дядя Темирсолта, механик…
— Ну что еще? — хрипя, спрашивал я.
— Ничего, — ответил Сулейман.
— Как это — ничего? — загорячился я. — Ведь суд идет!
— Чего там — идет, — пренебрежительно сказал Сулейман. — Рты разевают да руками машут, вот и все…
У меня уж плечи стонали от Сулеймановых ног. Я не выдержал.
— Слезай, — сказал я. — Теперь я погляжу.
Я взгромоздился на плечи Сулеймана и заглянул в окно. И тут мне сразу бросилась в глаза мамина косынка: на ней башни Кремля нарисованы, а еще ракеты.
— Вон мама моя сидит! — поспешил сообщить я Сулейману.
Честно говоря, ничего интересного я больше не увидел. Бабушка, механик Темирсолта и Касум сидели где-то в стороне, куда мой взгляд не доставал.
Неожиданно народ заволновался. Я заметил, как мама в возбуждении привстала. В проходе мелькнула широкая фигура аульского милиционера — старшины Макиева. К нам донесся смутный гул голосов.
— Что там такое? — спросил Сулейман.
— Не знаю… Подожди, погляжу. — Я оперся на подоконник, хотел подтянуться, но вдруг сорвался и, вскрикнув, грохнулся на Сулеймана.
— Ой! — пискнул Сулейман, прижатый к земле.
— Чего ойкаешь, я ведь не нарочно, — сказал я, вскочив на ноги.
Мы из-за этого случайного падения чуть снова не поругались. Но, к счастью, все обошлось…
Суд над Касумом кончился поздно вечером. Бабушка и мама долго не могли успокоиться — все говорили и говорили. Я узнал, что Касума оштрафовали на пятьдесят рублей да к тому же отняли у него ослика. Могло быть и хуже. За воровство полагается тюрьма, объясняла бабушка, но судья Темирсолта пожалел семью Касума — как-никак у него пятеро детей…
Вообще бабушка уделила Касуму всего-навсего десять слов, а тысячу оставила для себя. Она повторила все, что говорила на суде.
Если верить бабушке, в клубе только и делали, что извинялись перед ней. Извинялся председатель товарищеского суда Темирсолта, который назвал бабушку «самым уважаемым и честным человеком в Сунжа-Юрте», и поэтому ему, мол, неловко ее беспокоить. Извинялся Касум. Извинялся бригадир Джабар.
Бабушка была довольна судом. Она сказала мне:
— Я буду молить аллаха, чтобы ты стал таким, как Темирсолта! Большого ума человек и к старшим уважение имеет…
«А зато — лысый!» — подумал я.
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ КАНИКУЛ, ИЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО
Мы едем в Джерах! Целых три дня мы будем путешествовать по горной Ингушетии!
Я много раз катался на автобусе. И, не скрою, мне это нравится. Я люблю тяжелое и сильное дыхание мотора. Я люблю высунуть голову в окно и, прищурив глаза, встречать лицом порывы прохладного и тугого ветра. За окном проносятся телеграфные столбы, машины, стога сена, поля, угрюмые скалы, реки, люди, и чем больше я гляжу на все это, тем острее чувствую ток радости в теле…
А сегодня радость так и бурлит во мне. Я прямо не знаю, что с ней делать. Мне хочется поделиться ею с Сулейманом, который сидит рядом и с удовольствием уплетает куриную ножку; с Зарой, которая, как и в классе, устроилась впереди меня; с Гамидом Башировичем, который, облокотившись на раму, задумчиво смотрит вдаль. Даже Исрапилу я готов подарить кусочек радости — пусть пользуется, я не жадный.
Я улыбаюсь, вспоминая, как опростоволосилась Жовхар перед моим отъездом в Джерах.
Бабушка сначала не высказывала своего отношения к этой поездке. Но потом вдруг заявила, что никуда меня не пустит.
— Достаточно я за свою жизнь слез пролила, — говорила она. — Мужа потеряла, сына потеряла… И хотя внук у меня дуралей из дуралеев, я не желаю, чтобы он разбился о скалы…
Я доказывал бабушке, что ничего страшного не случится, не может случиться, — ведь с нами едет Гамид Баширович. Я говорил, что Гамид Баширович замечательный спортсмен, альпинист, что по горам он лазит, как кошка. Я вспомнил, кстати, как учитель однажды поднял одной правой две гири по два пуда, — неужели же такой силач допустит, чтобы с его учениками случилась беда? Не допустит!
Но бабушка не хотела принять во внимание альпинистские способности Гамида Башировича. И то, что он поднимает одной правой четыре пуда, тоже не вызвало у нее восхищения.
— Я уважаю Гамида Башировича, — заговорила бабушка. — Он хороший учитель. Но он не аллах, чтобы все предвидеть. Только люди, близкие к богу, способны проникнуть в замыслы аллаха. И эти люди сказали мне, что поездка в горы для моего внука опасна…
Ах, вот как! Я сразу понял, в чем дело. Это все козни Жовхар! Ну ничего, ей это даром не пройдет!
Не успел я так подумать, как в дверь постучали.
— Хьавола, — сказала бабушка. — Входите…
Ясно, это была Жовхар. Она вечно появляется, когда не надо.
Поздоровавшись, Жовхар присела и тут же завела медовым голоском:
— Я гадала на фасоли. Три раза бросала на белый платок фасолины, и все три раза белая фасолина скатывалась вниз. — Жовхар глубоко вздохнула. — Видно, не судьба Гапуру ехать в горы. Отобьется он от товарищей, пропадет…
Бабушка внимательно, пристально смотрела в рот Жовхар.