Гарабомбо-невидимка
Шрифт:
– Значит, вы из общины Тапук?
– Да. Из семьи Кондор.
– А жена ваша?
– Она тоже из селенья.
– И давно вы хлебом торгуете?
– Обхожу все селенья хотя бы раз в год.
Он спрятал медяки, погрузил на осла корзины и удалился.
– Спрятать хлеб! – приказал Гарабомбо. – Стройся!
Они опять построились.
– Он вот из общины Тапук. А вы, ребята, откуда? Скажите честно.
– Мы из Чинче…
– Я из поместья Чинче…
– Я здешних помещиков…
– А ты сам откуда?
– Тяжело говорить.
И Гарабомбо
– Ты нам верь, сеньор, мы не выдадим!
– Ятоже из поместья Чинче, но меня выгнали. Нельзя так, братья!Мы, думаю я, доброго рода, мы сильны, но мы – в рабстве. Этот дядька в подштанниках – из общины, он может повсюду ездить, он сам себе хозяин. Кто лучше? И что лучше – быть рабом в поместье или членом общины?
. – В поместье лучше, – сказал Криспин.
– Почему?
– Надежней.
– Это как?
– Хозяин в обиду не даст.
– Нет, сеньор инструктор, – вступил в разговор Игнасио Айяла, – лучше в общине.
– А почему?
– Она свободна, она себе хозяйка. Хотят общинники что-то делать – и делают: ездить хотят – ездят, уйти захотят – уйдут. А мы – привязанные. Как помещику вздумается, так и будет.
– Ну, так что же. лучше? Кто за помещика, кто за общину? Поднимите руки!
Почти все были за общину.
– Братья, в гимне поется, что мы свободны, А мы не свободны, мы рабы. Свободен сеньор Кондор. Мы – скот на привязи. Подумайте об этом!
Ветер вздымал вихри бурой земли.
– Свободные мы или рабы?
Почти все сказали:
– Рабы.
– Тогда что же нам делать?
Они ответили:
– Нечего!
– Нет, ребята, сделать можно, я вам сейчас объясню. – Он вынул книжку. – Ребята, вот конституция Перу. Здесь в статье 211 сказано: если у индейца нет земли, он может ее забрать.
Он обошел строй, показал всем статью. Грамотные с трудом читали, неграмотные слушали.
– В следующее воскресенье мы об этом подумаем вместе. Пока думайте дома. Разойдись!
Однако на следующее воскресенье плац окружали надсмотрщики. Суровые, не снисходящие до взгляда, присутствовали на ученье и зятья № 1 и № 4. Вмешаться они не могли. Ни один помещик не посмеет вмешаться в строевые занятия. Гарабомбо объяснил попроще, что такое боевой расчет, Зятья не шелохнулись. Безразличные к солнцу, к занятиям, к диким уткам, которые летели на горные озера, они стояли грозными истуканами, пока ученья не кончились. Только через пять недель, в страшный дождь, Гарабомбо сказал своим ребятам,…
Корасма вспомнил все это и встал. Теперь и ему казалось, что он сбросил тяжкую ношу.
– Бог нам в помощь! – крикнул он. Голос его изменился. – Я просил разрешения собрать общину в Янауанке пятнадцатого ноября. Сказал, что хутора хотят основать общие хозяйства. Вот мы и соберемся. Если что случится, мы друг другу скажем. Тогда и назначим, в каких местах войти в поместья.
– Да как войдешь? Как ты скажешь? Там жандармов поставят!
– Я скажу, где будут скотные дворы. Какие места назову, через них
О скалы Чулана разбивалась вечерняя мгла.
Глава двадцать четвертая
О том, что случилось накануне дня, которого ждали живые и мертвые, а также о том, почему Гарабомбо стал невидимкой
Надсмотрщики охраняли границы поместий еще строже, чем обычно. В Чинче наведался пьяный Сиксто Мансанедо. Чуть ли не целый вечер он пил и мочился у дверей. Никто не ответил на вызов. Приказ был точен: ни под каким предлогом, никак не отвечать на наглость. Терпеть, и все! Первые пятнадцать семейств спустились в Янауанку. Кайетано, Куэльяр, де ла Роса, Моралес и Корасма загодя раздали подарки: начальству – телят и козлят, сержанту Астокури – мешок жареного мяса. Это смягчило его. Разрешение подписали. Эрнесто Моралес и Хавьер Уаман привели с утра пораньше народ из Чипипаты, а немного позже пришел и Карауан, ведомый Карлосом Веласкесом и Эпифанио Кинтаной. Впереди шли дудочники, и звуки их предваряли цокот копыт. Сержант, щеголявший сапогами на площади, встал со скамьи.
– Это еще что?
– Чего «это», начальник?
– Почему трубите? – Он забеспокоился. – Подать сюда ваших главных!
Жандармы поспешили к общинникам и приказали Кайетано и Корасме немедленно явиться, куда следует. Они явились через несколько минут. Музыка приближалась, дудели уже у самой реки.
– Вот мы, сержант.
– Что происходит, Кайетано?
– Как это, сержант?
– Почему твой народ идет с трубами и знаменами? Я разрешил совещание по сельскохозяйственным вопросам, а не сходку какую-то!
– У нас не сходка, сержант.
– Где это видано, чтоб на собрание ходили под знаменем? У вас что, праздник?
Кайетано улыбнулся, морщин у него стало больше.
– Именины у меня! – засмеялся он.
– На какого ж святого приходятся? – недоверчиво спросил Астокури.
– Сегодня его рождение, – сказал Корасма. – Он пообещал откопать в Айяйо мех с чичей. [3] В прошлом году закопал. Вот они, такие-сякие, раньше времени и веселятся!
3
Налиток, напоминающий пиво; обычно изготовляется из маиса.
И впрямь случилось чудо: у Кайетано действительно был день рождения. Сержант послал проверить; жандармы подтвердили. Кайетано и Корасма попросили разрешения уйти. В городок уже входили без музыки общинники из Карауаина. Жандармы наблюдали: как бы чего не было!
Утро было солнечное. В одиннадцать, как требовал ритуал, приветствовали жандармов, томившихся со своими маузерами, и начали собрание. Все терпеливо выслушали отчет и обсудили его, что-то принимая, о чем-то споря, что-то отвергая. Наконец, поближе к двенадцати, Корасма вышел вперед. Как всегда, когда происходило что-нибудь важное, вид у него был испуганный.