Гардемарин Ее Величества. Инкарнация
Шрифт:
Отведав расхваленной «самой правильной на Васильевском, и непременно в сырном, потому что в обычном — фуфло» мы направились дальше по проспекту, и за Благовещенским садом свернули направо на Седьмую линию. И я уже приготовился увидеть впереди «Василеостровскую», когда Поплавский решительным шагом направился к светящейся в темноте вывеске.
— «Якорь»! — торжественно прочитал он, взявшись за ручку на двери. — Каждый уважающий себя моряк обязан посетить сие славное заведение. Традиция-с!
В мое время курсанты… Нет, конечно же, тоже не отказывали
А в каком — нет.
Внутри заведение оказалось тем, что нынче принято именовать коротким заграничным словом «паб». Нарочито небрежная обстановка, кирпич и дерево: грубые лавки, такие же столы и огромная стойка из мореного дуба. Полумрак, уют и музыка — неожиданно даже. На небольшой сцене девчонка на пару лет старше меня выводила вариацию какого-то популярного хита. Без фонограммы, под гитару: тощий паренек в белой рубашке за ее спиной и в одиночку справлялся неплохо.
Приятно, мелодично и не слишком громко.
Поплавский определенно бывал здесь, и наверняка уже не раз и не два. Стоило нам спуститься по лестнице, как он уверенно двинулся вглубь зала и сразу же занял стол на четверых в углу.
Не успели мы рассесться, как перед нами возникла официантка в черном платье с волнующим декольте. Она принялась раскладывать перед нами меню, но Поплавский жестом остановил ее.
— Сударыня, нам большую мясную тарелку, ту, что на компанию, четыре «Василеостровского домашнего» и номер вашего телефона. И огромная просьба: смотрите на меня во все глаза. И как только опустеет бокал, это будет означать, что самое время нести следующий.
Официантка улыбнулась, повторила заказ и направилась на кухню, лихо вращая тазобедренной конструкцией. Уделив ей должное и вполне заслуженное внимание, я принялся с осматриваться.
Не знаю, по какой причине каждый уважающий себя моряк должен был обязательно отметиться именно в этом заведении. Из всей морской тематики здесь имелся лишь огромный якорь, прислоненный к стене на сцене за музыкантами. Не бутафорский, настоящий. Видимо, именно ему паб и был обязан названием.
Ну да ладно. Какая, в сущности разница? Главное — кухня.
Пока я глазел по сторонам, на столе будто сам по себе возник заказ. Глянув на внушительное блюдо, заваленное самым разнообразным копченым и жареным мясом, я с удивлением покосился на Поплавского.
Ну куда оно ему лезет-то, а? И это после шавермы, которая даже нынешнему молодому и растущему организму показалась весьма сытной.
— Ну, господа унтер-офицеры, выпьем же за примирение, за чудесное спасение его сиятельства барона Корфа, а также за отвагу и доблесть господина Острогорского,
Корф c Камбулатом громогласно повторили последнюю фразу, и мы сдвинули бокалы.
Пива я не пил давно — формально десять с лишним астрономических лет. И за это время местная пивоварня ничуть не испортилась и держала марку… Впрочем, возможно мой восторг скорее следовало списать на возраст: тот самый, когда деревья непременно кажутся выше, трава зеленее, а даже посредственный и недорогой пенный напиток — самым вкусным на свете
Мы успели осушить по паре бокалов, когда мое внимание привлекла шумная компания, ввалившаяся в паб с улицы. Спускавшиеся по лестнице молодые люди абсолютно не обращали внимания на окружающих, громко смеясь и переговариваясь. Шум меня ничуть не смущал, но когда я разглядел форму — черные однобортные кители и такого же цвета брюки с красным кантом — брови тут же полезли на лоб и, похоже, решили там и остаться.
В питейное заведение по форме?.. Бардак. Десять лет назад за такое всю шайку мигом отправили бы войска за Урал. С крайне незначительными шансам хоть когда-то дослужиться выше капитана.
На компанию обратил внимание не один я. Поплавский, разглядывая парней, изобразил на лице такую суровую мину, что даже почти перестал улыбаться.
— Красноперые? Здесь? Да еще и по форме? — в его голосе в равных пропорциях смешались изумление и праведный гнев.
Ничего удивительного. «Золотые мальчики» из Пажеского и моряки изрядно недолюбливали друг друга и в восемнадцатом веке, и в девятнадцатом, и когда я я сам учился в Корпусе. И за прошедшие десять лет, конечно же, ничего не изменилось.
— Зачем они сюда вообще приперлись? — продолжал возмущаться Поплавский.
— Полагаю, решили выпить. — Корф зачем-то решил ответить на риторический вопрос. — Гуляют, наверное…
— Вот пусть у себя на Садовой и гуляют! — прошипел Поплавский. — А Васильевский — наш. Господа, лично я считаю, что Морскому корпусу нанесено оскорбление, которое следует немедленно смыть…
— Да ладно тебе, Виталик, пусть сидят, — лениво протянул Камбулат, откинувшись на стену. — Если бузить не будут — то и пес с ними. Хватит уже на сегодня приключений. Отдохнуть охота.
Я не стал лезть в спор: никаких причин любить мажоров из Пажеского лично у меня не было, но и поводов снова нарываться на драку, пожалуй, тоже. Я отхлебнул пива, поверх бокала глядя на компанию за большим столом у стены… и едва не поперхнулся.
Быть такого не может!
Вместе с пажами в заведение пожаловало несколько барышень. И чем дольше я рассматривал красоток, тем больше убеждался, что одной из них оказалась моя недавняя знакомая из Пятигорска! Оля сменила джинсовые шортики и майку на короткое синее платье, расплела косички и вернула волосам родной светло-русый цвет, но я все равно ее узнал. Те же глаза, та же улыбка — только теперь она доставалась не мне, а этим… пажам.