Гардемарин Ее Величества. Инкарнация
Шрифт:
— Что ж… Мне будет угодно. — Разумовский оперся ладонями на стол и поднялся. — Надеюсь, вы не станете возражать против небольшой прогулки. В моем возрасте полезно иногда размять кости.
Его превосходительство наверняка прибеднялся: судя по тому, как легко он отодвинул
огромное кожаное кресло без колесиков, с костями все было в порядке. Для высокорангового Одаренного даже неполные восемьдесят лет — не такой уж и большой срок. Конечно, не расцвет сил и способностей, но пока еще и не увядание. И даже если тело с годами утратило
— Что ж, начнем, Острогорский, — произнес он, запирая дверь кабинета на ключ. — Назовите мне дату образования Иберийской империи. Хотя бы год.
— Вопрос с подвохом, не так ли? — Я на всякий случай сделал паузу и продолжил. — Формальное начало существования империи — то есть, государства, состоящего из центра-метрополии и колоний — случилось еще до того, как Иберия стала так называться. Первая колония появилась еще при Энрике Третьем, который был королем Кастилии и Леона — примерно за сотню лет до эпохи конкистадоров.
— Верно, — кивнул Разумовский, — прошу вас, продолжайте.
— Создание единого государства на полуострове произошло уже позже, в одна тысяча четыреста шестьдесят втором, после брака Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. А современное название Иберия получила только после Пиренейской унии в одна тысяча пятьсот восьмидесятом, когда король объединенных Кастилии и Арагона Фелипе Второй смог завладеть также и португальской короной. Однако на тот момент он обладал многочисленными территориями в Южной Америке — то есть, его империя уже тогда была трансатлантической.
— Это все, безусловно, очень интересно. — Разумовский улыбнулся, но потом явно через силу заставил себя нахмуриться. — Однако мне все же хотелось бы услышать конкретный ответ.
— Это едва ли возможно. — Я пожал плечами. — Насколько мне известно, единой общепринятой версии не существует. Три даты я уже назвал, и, если желаете, могу прибавить к ним четвертую: тринадцатое августа одна тысяча пятьсот двадцать первого года. Падение Теночтитлана и всей империи ацтеков, с которого началось господство будущей Иберии над всей Южной Америкой. Выбирайте любую, Георгий Андреевич.
Увлекшись, я слегка перестарался. И, возможно, последние слова показались Разумовскому чем-то слишком фамильярным. Однако виду он не подал: все так же неторопливо шагал чуть впереди к лестнице в западное крыло. Может, и успел где-то в глубине пожалеть, что решил самостоятельно экзаменовать своенравного абитуриента, но внешне это не отражалось никак. Более того, на его лице понемногу проступал неподдельный интерес: похоже, старик и сам давно интересовался историей иберийской монархии.
— Неплохо, Острогорский, — произнес он после недолгого молчания. — Четыре даты… А какую бы выбрали вы?
— Никакую. — Я пожал плечами. — Точнее, пятую: семнадцатое
— Ого! — Разумовский от неожиданности споткнулся и чуть не покатился с лестницы кубарем. — Крайне… крайне интересное мнение. И необычное.
— Зато вполне разумное, — невозмутимо отозвался я. — И как нельзя лучше объясняет, почему его величество Карлос поспешил получить казалось бы никому не нужный почетный титул всего через год после Великой войны, когда Кайзеррейх прекратил свое существование.
— То есть, вы хотите сказать?..
— Что иберийская монархия заявила о себе, как о третьем историческом преемнике Рима. — Я понимал, что меня несет не туда, но остановиться уже не мог. — Священная германская империя — первый. Кайзеррейх — второй. Вся католическая Европа столетиями молилась на былое величие и стремилась заполучить корону от Папы. И Карлосу это удалось.
— Кхм… Да, с этим трудно поспорить. — Разумовский откашлялся в кулак. — Однако не следует забывать, что в настоящий момент Иберийское Содружество формально считается федерацией независимых государств.
— А фактически — является империей, — фыркнул я. — Особенно если судить по амбициям правящей династии.
— Знакомые тезисы. — Разумовский понимающе заулыбался. Кажется, наконец, сообразил, к чему я упорно клоню. — Если мне не изменяет память, впервые что-то подобное озвучил…
— Мой тезка, имя которого теперь носит Морской корпус. И чей портрет висит внизу прямо напротив входа. — Я на мгновение смолк, делая вид, что вспоминаю. — Заседание Государственной думы в мае девяносто седьмого.
Тогда я, помнится, изрядно встряхнул сонных чинуш из министерств — кое-кто из них даже пробовал возмущаться. Зато члены Советы Безопасности аплодировали стоя.
Удивительно, как до драки не дошло.
— Вижу, мы понемногу переходим к отечественной истории, — усмехнулся Разумовский. — И как же вы относитесь к деятельности и политике его светлости князя Градова?
— В высшей. Степени. Положительно, — отчеканил я, разделяя слова. — На тот момент едва ли кто-то мог предложить что-то лучшее, чем государственный переворот и создание Совета Имперской Безопасности. Впрочем, вам ли этого не знать, Георгий Андреевич?
В девяносто третьем старик — точнее, тогда еще крепкий капитан пятидесяти с чем-то лет — высадился с моряками прямо на набережную у Зимнего и одним ударом смял оборону западного крыла. Не появись он тогда вовремя — одному богу известно, как изменилась бы эта самая отечественная история.
— Это были непростые времена, — вздохнул Разумовский, отводя взгляд. — Сейчас не все из того, что мы делали, кажется верным.
— Лекарство редко бывает приятным на вкус. — Я чуть замедлил шаг. — Но без него человек может умереть.