Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Губерман Игорь Миронович

* * *

У нас едва лишь Божья искра пробьется где-то под пером, бежит восторженно и быстро толпа ценителей с ведром.

* * *

Судьба кидает чет и нечет и делит жизни, как река: кто свиньям бисер пылко мечет, а кто — коптит окорока.

* * *

Всеведущий, следит за нами Бог, но думаю, вокруг едва взгляну, что все-таки

и Он, конечно, мог забыть одну отдельную страну.

* * *

Больней всего свыкаться с тем, что чудный возраст не воротится, когда могли любой гарем легко спасти от безработицы.

* * *

Несладко жить в реальном мире, где всюду рыла, хари, суки: блажен, кто булькает на лире и упоен, как муха в супе.

* * *

Костер любви чреват распадом, но угли я не ворошу: огонь, пошедший серым чадом, я новым пламенем гашу.

* * *

Живая речь — живое чудо, балет ума и языка, а без нее мудрец-зануда кошмарней даже мудака.

* * *

А если нас какая сука начнет учить не воровать, то улетит быстрее звука, который будет издавать.

* * *

По животной, по стадной природе, не гуляющий сам по себе, человек как потерянный бродит, не найдясь в коллективной судьбе.

* * *

Живя блаженно, как в нирване, я никуда стремглав не кинусь: надежд, страстей и упований уже погас под жопой примус.

* * *

У Бога нету черт лица, исходной точки и границы, самопознание Творца Его твореньями творится.

* * *

Среди тревог, тоски и мук на всем земном пути недлинном в углу души стоит сундук с мечтой под пухом нафталинным.

* * *

Струю вина мы дымом сушим и начинаем чушь молоть, чтоб утолить душою душу, как утоляют плотью плоть.

* * *

Приметы жизни сокровенны, хотя известны с давних пор: жизнь — это влажность, перемены, движенье, гибкость и напор.

* * *

Не лежи в чужих кроватях, если нету наслаждения, очень стыдно, милый, мять их лишь для самоутверждения.

* * *

Совесть Бога — это странные, и не в каждом поколении, души, мучимые ранами при

любом чужом ранении.

* * *

Не года вредят горению, а успешные дела: души склонны к ожирению не слабее, чем тела.

* * *

Весь день дышу я пылью книжной, а попадая снова к людям, себя с отчетливостью вижу цветком, засушенным в Талмуде.

* * *

Мир полон жалости, соплей и филантропии унылой, но нету зла на свете злей добра, внедряемого силой.

* * *

В меня при родах юркнул бес, маня гулять и веселиться, но так по старости облез, что тих теперь, как ангелица.

* * *

В чем цель творенья — неизвестно, а мы — не смеем размышлять, хотя порою интересно, зачем то та, то эта блядь.

* * *

В природе есть похожести опасные, где стоит, спохватясь, остановиться, великое — похоже на прекрасное, но пропасти змеятся на границе.

* * *

Кто свой дар сберег и вырастил, начинает путь подвижника: ощутил, обдумал, выразил — и спокойно ждешь булыжника.

* * *

Подумав к вечеру о вечности, где будет холодно и склизко, нельзя не чувствовать сердечности к девице, свежей, как редиска.

* * *

И я познанием увлекся бы, но плохо с умственной поэтикой: Создатель мыслит парадоксами, а я — убогой арифметикой.

* * *

Философов труды сильней всего античных мудрецов напоминают: те знали, что не знают ничего, а эти даже этого не знают.

* * *

В струе синеватого дыма с утра я сижу за столом и время, текущее мимо, своим согреваю теплом.

* * *

В нас не простая кровь течет, в ней Божий дух, как хмель в вине, нас жар сотворчества влечет к бумаге, женщине, струне.

* * *

Источник мыслей вулканичен: за изверженьем — вновь ни слова; антракт весьма гигиеничен для заливания спиртного.

* * *

Я раньше чтил высоколобость и думал: вот ума палата, теперь ушла былая робость — есть мудаки со лбом Сократа.