Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Губерман Игорь Миронович

* * *

Повсюду люди заводились, уже земные обитатели, где с обезьянами сходились ракет межзвездных испытатели.

* * *

Кто-нибудь, кто юрче и хитрее, должен быть виновен и в ответе — следовало выдумать еврея, если б его не было на свете.

* * *

Жизнь — одоление материи, пространства, времени, природы, а не кретинства, лицемерия и

хамства гнилостной породы.

* * *

Путем непрямым, но фатальным спешат наши судьбы куда-то, вершатся исходом летальным, и дни обращаются в даты.

* * *

У Фрумы — характер угрюмый, но женский у Фрумы талант: Абрам в обрамлении Фрумы стал чистой воды бриллиант.

* * *

Какая это дивная затея — стихи писать, слова перебирая, то жарко от удачи холодея, то холодно свой пламень озирая.

* * *

На плаху здесь возводится струна, и рвут ее — нет звука безобразней, азартно аплодирует страна и плачет, расходясь от места казни.

* * *

Счастье всем, лишь выигрыши знавшим, что же до других в житейской гуще — сдавшимся страшней, чем проигравшим, думать о бессоннице грядущей.

* * *

Наряды стали вдруг длиннее, навязан бабам жуткий стиль — международные евреи реализуют свой текстиль.

* * *

Поступки выбирая, как дорогу, беречь лицо храню обыкновение, лицо мы обретаем понемногу, теряем — за единое мгновение.

* * *

Изведавшие воздуха тюрьмы полны необъяснимой ностальгии, пожизненно уже другие мы, не лучше и не хуже, но другие.

* * *

В любом из разных мест, где мы ютимся вместе, одни несут свой крест, другие — носят крестик.

* * *

Устройство мироздания посредственно, как циники твердят и старики: все худшее случается естественно, хорошее — творится вопреки.

* * *

Конечно, дважды два — всегда четыре, конечно, неизменны расстояния, но все, что мы любили в этом мире, прекраснеет в минуты расставания.

* * *

С годами дни становятся короче, несбывшееся вяжется узлом и полнятся томительные ночи пленительными снами о былом.

* * *

Я верю в честность, верю в честь, но зорок без отдохновения: у всякой нравственности есть свой

личный камень споткновения.

* * *

Нисколько нет особого геройства в азарте, игровом и добросовестном, но ценное и редкостное свойство — умение проигрывать с достоинством.

* * *

Отменно, что пожить нам довелось. Что коротко — единственная жалость. Работа проедает нас насквозь, а близкие изводят, что осталось.

* * *

Раздвоение и нужно, и возможно в нашем деле, неизвестностью чреватом, будь безумен в созидании, художник, но трезвей, имея дело с результатом.

* * *

Застенчив и самонадеян, всегда с людьми, везде один, меж русских был я иудеем, а меж евреев — славянин.

* * *

Нас постепенно жизни проза любовно гладит по щекам, и слезы раннего склероза текут из глаз по пустякам.

* * *

Нет пока толпы на лобном месте, нет еще трезвона с каланчи, в дружеском застолье с нами вместе завтрашние наши палачи.

* * *

Мы за вождями дружной гущей готовы лезть в огонь и воду, властям опасен лишь непьющий, но он враждебен и народу.

* * *

Мы все учились понемногу, сменив учебники не раз, и неспособность к диалогу апломбом зубы скалит в нас.

* * *

Клеймя то подлецов, то палачей, мы нежимся, заочный суд устроив, но счастливы — от мерзких мелочей в характерах талантов и героев.

* * *

Приходят, проходят, стираются годы, слетает, желтея, исписанный лист, прозрачен и призрачен воздух свободы, тюремный — удушлив, тяжел и нечист.

* * *

С утра в себе огонь мы легче тушим и многие слова берем назад, но утренняя трезвость нашим душам вреднее, чем полуночный азарт.

* * *

Жена — в тоску, в запой — шалава, а сам усоп — и был таков, и над могилой веет слава — коктейль восторгов и плевков.

* * *

Наш век иных тем удивительней, что обеляет много тщательней святых лжецов, святых растлителей, святых убийц-доброжелателей.

* * *

Я вновь ушел в себя. С раскрытым ртом торчу, забыв о мире, что вовне: пространство между Богом и скотом свободно помещается во мне.