Гастроль в Вентспилсе

Цирулис Гунар

– Не расскажите ли, как это произошло?

– Очень просто – прилепили карточку, поставили печать… Ах, вы насчет старого паспорта? Гостил в Риге у друзей, пошел во Дворец спорта на хоккей, играло наше «Динамо» с юношеской сборной Союза, сейчас скажу, когда это было… восьмого октября, в понедельник, болел за наших во всю! А дома обнаружил – бумажник с деньгами и всеми документами увел какой-то карманник. Я даже не почувствовал. Так что вы со своими претензиями обращайтесь к тому гражданину. Заодно скажите, чтобы вернул мне тридцать восемь рублей. Половина пенсии на дороге не

валяется.

Дверь закрылась.

– Звучит правдоподобно, верно? – спросил Яункалн, желая сравнить свое впечатление с выводами Рудиса. – С настоящим паспортом и адресом риск слишком велик. А кто станет в комиссионном магазине сличать фотографию! Я и сам однажды, еще в школе, предъявил документы брата… Да, этого старика обработали чистенько…

– Ничего удивительного. Он такой рассеянный, что даже дни путает, – сказал Рудис. – Восьмого октября хоккей не состоялся, я это точно помню. Весь свой день рождения просидел у телевизора и не дождался. Из-за тумана юношеская сборная прилетела на день позже, но и на другой день не показывали, потому что была передача из Оперы.

А Яункалн еще сетовал на то, что вынужден работать без квалифицированной помощи…

Второй помощник тоже не заставил себя долго ждать…

– И болтливы же все-таки эти бабы! – с досадой начала тетушка Зандбург. – С утра польет тротуар, а потом только и дела, что язык чесать цельный день… Этот Румбиниек живет здесь пятый год. Как вышел на пенсию, так поменял рижскую квартиру и переехал сюда, считает, что здесь жизнь дешевле. Перед войной у него в Риге была какая-то своя мастерская. Он и нынче соседям чинит за трояк – кому швейную машину, кому кофеварку электрическую. Но по большей части все гуляет, иногда целыми неделями домой не является.

Яункалн сосредоточенно слушал, старался подвергнуть анализу каждое слово, точнейше взвесить, рассмотреть, не бросает ли какой-нибудь мелкий фактик тень на потенциального афериста Румбиниека. Прямо в понедельник надо обязательно проверить путаницу с хоккеем и попытаться изучить поподробней биографию старого мастерового, круг его здешних знакомых, хотя как-то не верилось, что среди них могут оказаться роковые женщины и запутавшиеся в долгах моряки. Но каким иным способом можно заполучить японские «Сикуры» или, по крайней мере, корпуса от них? Нет, интуиция подсказывала, что хитроумный план махинации зародился и был выношен в куда более изощренном мозге, вряд ли такое мог измыслить работяга на пенсии, который не в состоянии даже запомнить дату хоккейного матча.

– Следующая остановка – Ева Микельсоне! – лихо объявил Яункалн и дал Рудису адрес. – Если далеко, поедем на автобусе. За мой счет.

Улица, указанная в паспорте Микельсоне, находилась на другом конце города. Яункалн с удовольствием остановил бы такси, потому что с непривычки устал от матча в настольный теннис. Однако он понимал, что при своей теперешней зарплате не может себе позволить такое мотовство.

Автобус доставил их почти до цели пути – небольшого домика на тихой улочке в Парвенте. Хозяин поливал в саду клумбы и все сведения сообщал через забор.

– Опоздали, молодой человек, наша барышня себе в интерклубе

муженька приглядела. – Владелец уютного домика всячески старался быть остроумным. – На рождество сыграла свадьбу с таким бравым штурманом, что любо-дорого смотреть. Может, вы на смотрины первенца, но нельзя же так – с пустыми руками. Срезать вам тюльпанов?

– Тогда надо бы заодно и адрес, – тетушке Зандбург такой разговор пришелся весьма по вкусу.

– Золотые слова! – И, повернувшись к окну, хозяин позвал: – Айна, скажи, каким курсом идти к Еве, в ее новый порт приписки.

– Чего ты орешь, как судовой ревун в тумане! – в окне появилась белокурая женская голова. – Штукатурка с потолка сыплется… Вы уж простите, мой на берегу всегда под парами…

– Сама сорок лет состояла благоверной капитана, – сочувственно сказала тетушка Зандбург. – На пятак выпьет, а потом шумит на целый…

– Вы обещали сказать адрес, – напомнил Яункалн.

– В том-то и беда, что не знаю адреса. Могу только рассказать дорогу. Новые дома пароходства знаете? Второй с того конца, не там, где булочная, а в следующем, надо подняться на самый верх и направо, нет, все-таки налево, там на двери табличка – «Лукстыня». Это ее свекровь, впрочем, Евочка теперь ведь тоже Лукстыня.

* * *

Еву Лукстынь вполне можно было назвать красавицей. Совершенно непонятно, как получилось, что Мендерис не обратил внимание на классические черты ее лица… Яункалн с нескрываемым восхищением смотрел на жгуче черные волосы Евы, удивительной синевы глаза, чуть вздернутый носик и приветливую улыбку алых губ.

За три года работы инструктором в клубе моряков Ева привыкла к обращенным на нее восторженным взглядам: ежевечерне ей приходилось выслушивать множество комплиментов на самых разных языках и, по крайней мере, одно предложение руки и сердца.

Очевидно, Яункалн почувствовал неловкость от затянувшегося молчания, потому что вдруг достал из кармана красное удостоверение и коротко пояснил:

– Из милиции!

– Неужели нашелся мой старый паспорт?

Теперь можно было преспокойно попросить извинения и откланяться, тем более, что Яункалн нечто подобное предполагал, ведь наивно было бы думать, что он тут обнаружит нелегальную мастерскую по переделке радиоприемников; мужа, который доставляет японские корпуса, и жену, реализующую готовую продукцию… Но Ева Лукстыня продолжала с тем же оживлением:

– Вы не представляете, какие у меня были неприятности! Пропали комсомольский билет и служебное удостоверение, без которого нельзя пройти на территорию порта и посещать иностранные суда. Даже свадьбу пришлось отложить, потому что в загсе отказались регистрировать нас без паспорта.

– Где же вы его посеяли?

– Если б я знала, давно бы сходила и нашла!

– А что же ты, невестушка, гостей в дом не зовешь?

В коридор вышла вполне еще привлекательная женщина лет пятидесяти, голова в бигуди была у нее повязана прозрачной нейлоновой косынкой. Все остальные предметы одежды на ней тоже были иностранного происхождения, включая золотистые домашние туфли с вызывающе задранным носком.