Гастроль в Вентспилсе

Цирулис Гунар

Он вкратце пересказал то, что разузнала Расма, затем добавил:

– Вывод сделайте сами, я недостаточно в курсе, чтобы высказывать свое суждение. И вообще давным-давно не занимался хозяйственными делами.

– Так может, как раз подходящий момент вспомнить молодость, товарищ полковник? – сказал Яункалн.

– Поберегите свою хитрость для разоблачения преступника… Между прочим, я договорился с вашим начальством о том, что Яункална подключат к расследованию. Лучшей практики не придумать, авось, мир не рухнет, если Печак еще недельку повозится со своими несовершеннолетними… И ОБХСС тоже будет рад добровольному помощнику,

верно, старший инспектор? О чем вы так задумались?

Селецкис встал. Он знал, что Кашис небольшой любитель внешних проявлений воинской дисциплины, однако после критических замечаний полковника не осмелился высказать свои мысли сидя.

– Лично мне кажется, мы палим из пушки по воробью. Этот несчастный Эмиль – его даже сердцеедом в полном смысле слова не назовешь – добивается успеха, используя материнский инстинкт, свойственный каждой женщине; прикидывается несчастненьким, непонятым, заливает, будто влюблен по уши… Он мог бы присвоить найденные в сумочке деньги и продуть их в карты. Но чтобы оставить себе и хитроумно использовать чужой паспорт – тут требуется другая натура. Такой, как он, может за хороший магарыч помочь реализовать поддельные «Сикуры», но организовать и руководить целой группой жуликов Мендерис не способен – слишком велик риск. По-моему, он всего лишь колесико в механизме, а не пружина.

– Почему же он тогда готов взвалить на себя ответственность за чужие грехи? – поинтересовался Яункалн. – Ты ломаешь конструкцию, которую сам же возвел.

– С перепугу.

– Боится шефа банды?

– Не только. Еще и жены, нас боится. Как многие, кого никогда не лишали свободы, он толком себе не представляет, что такое тюрьма. Думает, отсижу годик или два, ни забот, ни хлопот, кормят задаром. А потом обо мне все позабудут и простят.

– Что вы предлагаете, старший инспектор? – перебил словоохотливого Селецкиса Кашис. – Практически! Мне тоже кажется, что Мендерис запутался во лжи, и все-таки без его прямого или косвенного участия эта афера была бы неосуществима. Он знает гораздо больше, чем вам кажется. Я не стал бы отказываться от вашего первоначального варианта, пока не вытянул бы всю правду из Мендериса, причем до того, как вы произведете проверку его родича Пумпура.

Янис Селецкис щелкнул каблуками.

– Так точно, товарищ полковник, будет сделано! – По-военному печатая шаг, он подошел к телефонному столику и позвонил дежурному по городу. – Есть что-нибудь новое о Гунтисе Пумпуре?.. Телетайп из Риги? Что у вас за порядок, черт возьми, при котором я все узнаю последним?! Ах, уже в пути! Спасибо и на том.

В дверь постучали. Бросив трубку, Селецкис сердито распахнул дверь, вырвал конверт из рук удивленного посыльного и подал его полковнику. Кашис с подчеркнутым спокойствием вскрыл конверт, надел очки, прочитал и сообщил:

– Перекур продолжается. Гунтиса Пумпура в настоящий момент не допросить. Он задержан в рижском ресторане в невменяемом состоянии и его пришлось поместить в вытрезвитель. Врач надеется, что завтра сможет доставить его к нам.

Яункалн постепенно начинал верить во всемогущество милиции. Перед этим отыскали пять «Сикур» со всеми соответствующими бумажками, теперь на горизонте замаячил столь необходимый для следствия Пумпур. Прямо-таки не верится, что некоторые преступления до сих пор все еще не раскрыты. Быть может, оттого, что не все еще работают с полной отдачей? Себя он, конечно, не мог упрекнуть

в недостатке рвения. Вот и теперь назойливая мысль заставила его вернуться к началу разговора.

– Что касается паспорта Евы Лукстынь, у нас имеется если и не ясность, то во всяком случае правдоподобное допущение. Но как быть с документами Румбиниека? Неужели кто-то специально ехал в Ригу, чтобы вытащить у него из кармана паспорт?

– Не в бровь, а в глаз! – Кашис поднялся со стула. – На этот вопрос лучше всего вам ответит сам Артур Румбиниек. Если не возражаете, я поеду вместе с вами. Тем более, что мне запрещено идти домой к теще.

* * *

В распоряжение столь высокого гостя начальник городской милиции, разумеется, предоставил свою служебную «Волгу». Яункалн с большим удовольствием поехал бы на оперативной машине; ее сирена и «мигалка» позволили бы мчаться по улице с односторонним движением даже в запрещенном направлении, но и без того они достигли цели своего пути за неполных пять минут.

Сегодня этот дом почему-то казался таинственным, на лестничной клетке со щербатой штукатуркой Тедиса охватило мрачное предчувствие. Он понимал, что с тех пор, как пришел сюда первый раз, ровным счетом ничего не изменилось, однако это особенное настроение зарождалось, очевидно, не в мозгу, а где-то под ложечкой. Именно там он ощущал странную пустоту. Причина, возможно, была в тяжелых шагах Кашиса, глухо отдававшихся на лестнице и напоминавших сокрушительное для нервов соло на барабане. Хотелось броситься бегом вверх по лестнице, но было бы неэтично опередить тяжело дышавшего полковника.

Наконец они остановились перед дверью двадцать восьмой квартиры, и Кашис кивком головы велел Яункалну постучать, а сам встал так, чтобы его не было видно через «глазок». Тедис постучал, обождал минутку, затем забарабанил громче и приложил ухо к двери. Изнутри не доносилось ни звука.

– Невозможно, чтобы он не слышал, – шепотом проговорил Тедис. – Там даже коридора нет, только кухня и сразу комната.

– Стучите сильней, – как бы в ответ ему раздался женский голос. На площадку вышла соседка и с любопытством уставилась на Кашиса. – Старик Румбиниек вчера, видать, опять закладывал в одиночку, а теперь спит мертвецким сном.

– И часто он так? – поинтересовался Селецкис.

– Ой, зря сказала, – с притворным сожалением проговорила женщина. – Видать, никто, кроме меня, не знает, что он тихий пьяница, песен не поет, не дебоширит. Просто человек не может без этого уснуть и утром без опохмелки подняться не может. А днем капли в рот не берет.

– Откуда вы так хорошо знаете про него? В старых домах стены не такие уж тонкие.

Кашиса всегда подташнивало от квартирных сплетен, однако в следовательской работе игнорировать их полностью тоже было нельзя.

– Так я же у Румбиниека приборку делаю. Два раза в неделю. Он мне за это то кран починит, то электричество, то дров напилит. Одинокие люди должны помогать друг другу. У меня и ключи есть, чтобы войти, когда он уезжает в Ригу.

– Попробуйте-ка еще раз!

Кулаки Яункална безрезультатно сотрясали дверь.

– По каким дням вы наводите у него порядок? – дипломатично поинтересовался Селецкис. – Случайно, не по вторникам?

– По понедельникам и по четвергам. Но я могу поглядеть, не забыла ли там веник, – соседке очень хотелось прийти на выручку представителям милиции.