Гастролер
Шрифт:
«Интеллигент» — самый простой вариант — прячет самые ценные, по его мнению, вещички в серванте с посудой и в книжных полках, надеясь на то, что у вора не хватит терпения перетряхивать каждую вазу или каждый том по очереди.
«Баба» ховает деньги в шкафу среди пластов постельного или среди нижнего белья: по ее разумению, вор постесняется копаться в женском белье. Более умудренная «баба», становившаяся не раз жертвой квартирных краж, придумывает всякие каверзы, рассовывая денежные сбережения по банкам с вареньями да пряча кое-что на кухне — в жестянку из-под кофе или монпансье и оставляя какую-то мелочишку на самом виду в шкатулке на комоде — в надежде перехитрить еще не посетившего ее вора:
«Пьяница», в отличие от простодушного «заначника», частенько забывающего места своих многочисленных тайников, всегда четко помнит, куда он припрятал кровные — и ему не грозит обнаружить ворох ненужных купюр через год после очередной денежной реформы. Он имеет склонность к технологическому мышлению, поэтому больше тяготеет устроить свой потайной сейф внутри всякого рода электроагрегатов, появляющихся у него дома, например в радиоприемнике или, что еще лучше, в патефоне.
«Хитрец» закладывает завернутые в целлофан пачки денег в вытяжной трубе, или в сливном бачке в туалете, или за настенным ковром, наконец, долбит выемку в стене, прикрывая ее свежепоклеенными обоями.
Самый бестолковый изобретатель способов утаивания материальных ценностей — «барыга». Его фантазии нет предела, он, как и «баба», прячет оборотный капитал на кухне, но основной хоронит глубоко и основательно: если живет на даче или в собственном доме, то в фундаменте, но ни в коем случае не в саду. А если проживает в городской квартире, то деньги, золото и побрякушки укладывает под паркет. Но самый умный деляга устраивает свой тайник под входной дверью в прихожей или над люстрой за алебастровым кругом потолочной лепнины.
…Медведь уже в который раз внимательно рассматривал принесенную ему Рогожкиным подробную схему дома на Берсеневской набережной и расположение квартир во всех его двадцати пяти подъездах. В этом гигантском сером доме-острове, в котором проживали члены советского правительства, орденоносцы, крупные ученые и родственники первых вождей советского государства, ему предстояло взять не одну квартиру и не две. Рогожкин наметил на ближайший месяц пять, принадлежавших высокопоставленным начальникам одного крупного наркомата.
Этот домина, по замыслу его строителей, должен был стать коммуной советской руководящей головки: почти полтысячи просторных четырех- и пятикомнатных квартир с газовыми плитами, горячим водоснабжением, мусоропроводами и телефонами, тут же размещался кинотеатр, огромный магазин, прачечная, пищеблок, детский сад. Поговаривали, что идея собрать всех руководящих чиновников и их семьи под одну крышу возникла у товарища Сталина, чтобы в случае надобности не надо было долго искать того или иного члена правительства — особенно это удобство оказалось ценным с началом крупных перетрясок в высшей большевистской касте в середине тридцатых. Когда-то здесь, на острове между Москвой-рекой и Обводным каналом под Большим Каменным мостом, располагались многочисленные воровские притоны, и Медведь по малолетке бывал тут частенько. В этих же местах некогда совершенствовал свое мастерство знаменитый московский вор Ванька Каин.
Медведь задумался, вспоминая заречные улицы и переулки, вспомнил и незавидную судьбу Ваньки Каина. Это был талантливый вор — проникал в императорские дворцы, гулял атаманом с вольницей по Волге, — словом, гремел на всю Россию… А потом вдруг исчез, как в воду канул, и выплыл некоторое время спустя в Москве, в обличье сыщика полицейского департамента, охотящегося за бывшими своими подельниками. Нет, Медведь не хотел бы такой судьбы. Да и вряд ли такая ему была уготована. Он прекрасно понимал, что после того, как пройдет по всем указанным на поэтажном плане жирными кружками квартирам и выполнит по указке
Но пока что Медведь собирался поиграть в эту смертельную рулетку…
— Ты начни с последнего этажа в первом подъезде, с двадцать пятой квартиры, — наставлял его Рогожкин, сам внимательно разглядывая лист хрустящей папиросной бумаги, будто тоже собирался идти на дело на пару с опытным медвежатником. — Или с двести шестой, но это уже в тринадцатом подъезде… Как ты насчет дурных примет и суеверий?
— Мне мой боженька не велит в такие глупости верить, — не то всерьез, не то в шутку ответил Медведь.
— А я, вот поверишь ли, ужасно суеверный! — всколыхнулся Рогожкин. — Кошка дорогу перебежит — так ни за что тем путем в этот день не пойду. Или вот вчерась вызывают к начальству, к самому высокому, вошел к нему в кабинет, сел, то да се, вроде хороший разговор состоялся, а стал выходить — гляжу, на подоконник снаружи ворона села. Вот тут и думай, чем завтра для меня этот задушевный разговор обернется!
— А ты не думай! К тому же вам, партийным, нельзя такими глупостями голову забивать. Вас же уму-разуму учит товарищ Сталин и первый маршал в бой вас поведет, — снова пошутил Медведь.
— Да что ты смеешься! — всерьез разозлился Рогожкин. — Тут не разберешь, кто первый маршал, а кто первый враг народа. Помнишь, как тут с Тухачевским дело обернулось? Тоже ведь был маршал, герой Гражданской войны, а оказалось — вражеский наймит, который всю жизнь маскировался. Вот то-то…
Тогда Георгий не знал, да и откуда было знать ему, что не по сшей личной инициативе товарищ Рогожкин нашел в Казани знатного вора-медвежатника Георгия Медведева. Навел ретивого энкавэдэшника на след Медведя знающий человек, о чем Рогожкин упомянул при первой встрече с вором, но развивать эту тему не стал, осознав, что сболтнул лишку. Звали этого человека Евгений Сысоевич Калистратов, а по-простому говоря, Женька Копейка, и был он старинный знакомый Медведя еще по Соловкам, который еще у первого начальника СЛОНа Кудри ходил в негласных соглядатаях и сексотах и присматривал за авторитетными урками, в коих числу принадлежал и Гера Медведь… После окончательной «перековки», когда высокое гэпэушное начальство решило, что пора бы Калистратову делом доказать свою преданность делу партии большевиков и пролетарской революции, надели на Женьку военную форму и отправили в Калугу в секретную школу НКВД. А как закончил Калистратов эту школу через два года, бросили его на борьбу с уголовным элементом, учитывая его прежние заслуги и немалый опыт в этом деле: ведь сам он вышел из уголовной среды.
Выказывая немалое усердие и собачью преданность новым хозяевам, Калистратов быстро приглянулся начальству и вскоре был переведен в Ленинградское УКВД, где и занялся крупными воровскими делами. Прознав про многие подвиги своего знакомца Медведя, а потом еще и прослышав о хитроумном замысле Николая Ивановича Ежова использовать какого-нибудь опытного медвежатника для изобличения советских военачальников, запродавшихся иностранным разведкам, он вышел в соответствующие инстанции с инициативой, поддержанной на самом верху…