Гайдзин

Клавелл Джеймс

— Есть, есть, сэр-р...

— Вы захватили мой портфель, Филип?

— Да, сэр. — Филип возблагодарил Небо, что не забыл это сделать.

— Привет, Эйнджел, как ты себя чувствуешь?

— Здравствуй, дорогой, я, мне гораздо лучше, спасибо. — Анжелика тускло улыбнулась вошедшему Струану. Он закрыл за собой дверь. Она сидела опершись на подушки в своей спальне во французской миссии; полдень давно прошел, и солнце мягко заглядывало в окно, оставляя на занавесях тень часового, постоянно находившегося теперь снаружи.

Ранним

утром, когда Струан примчался — приковылял — к её постели, она отказалась переезжать, сколько он её ни уговаривал, владея собой достаточно хорошо, чтобы не забыть: ей во что бы то ни стало нужно остаться здесь, потому что сегодня вечером Андре Понсен доставит лекарство, которое очистит её от зла. Нет, не зла, да, зла, хотелось кричать ей, Андре очистит меня от зла, которое я ношу в себе, и от зла, которое я совершила.

— О, Mon Dieu, Малкольм, со мной все в порядке и я не хочу переезжать!

— Пожалуйста, не плачь, дорогая, прошу тебя.

— Тогда оставь все как есть, Малкольм. Все в порядке, я в полной безопасности, я всегда была в безопасности, и доктор Бебкотт дал мне что-то, чтобы унять эту дрожь, не правда ли, доктор?

— Правильно, Малкольм, — кивнул Бебкотт, — и, пожалуйста, не волнуйтесь, с Анжеликой все в совершенном порядке, проснувшись, она будет здорова-здоровехонька. Лучше не тревожить её сейчас. Не переживайте.

— Но я, чёрт подери, как раз переживаю!

— Вечером, возможно, ей можно будет вер...

— Нет, — всхлипнула она, и слезы побежали по её щекам, — не сегодня, может быть, завтра.

Хвала Создателю за слезы, снова подумала она, глядя, как Малкольм приближается к её кровати, зная, что это Небом посланное оружие против мужчин, почитавшееся всеми за слабость, было могучим щитом. Его улыбка была радостной, но она заметила темные круги у него под глазами, что показалось ей странным, и почувствовала в нем усталость.

— Я забегал сегодня ещё раз, но ты спала, и я не захотел тебя беспокоить.

— Ты никогда не смог бы меня побеспокоить. — Его тревога за неё, его любовь была так открыта, так глубока, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сидеть тихо и не выпалить ему беспомощно всей правды. — Не тревожься, мой самый дорогой, скоро все будет чудесно, я обещаю.

Он сел в кресло рядом с кроватью и чуть не рассказал ей о том, как его и Норберта предупредили, что завтра утром им обоим надлежит предстать перед ним. Они тотчас тайно встретились:

— Крошке Вилли нечего совать сюда свой чертов нос, — согласился Норберт с язвительной миной, — пусть у него голова болит о японцах и о том, как поскорее вернуть флот! Послушай, этот грабитель, я слышал, ты опознал в нем одного из убийц старины Кентербери, второго ублюдка с Токайдо?

— Нет. Я думаю, это был кто-то другой, хотя у него действительно огнестрельная рана. Хоуг сказал, что именно его он оперировал в Канагаве.

— Почему он оказался у её окна, а?

— Не знаю... это странно. Просто хотел что-нибудь украсть, наверное.

— Странно, что и говорить. И католик к тому же. Странно... Струан увидел, что Анжелика ждет, когда он продолжит, и

спросил себя, не

следует ли ему сейчас открыто обсудить с ней этот предмет, все почему, связанные с этим человеком, узнать, что думает она, поделиться своими соображениями, но она выглядела такой хрупкой, такой беззащитной, что он решил дождаться другого дня и другого раза — поганец мертв, кем бы он ни был, и дело с концом.

— Когда я вернусь после ужина, я принесу последний выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс», там есть огромная статья о новинках лондонской моды...

Анжелика слушала его вполуха, избегая смотреть на часы на каминной полке, которые с тихим изящным «тик-так» отсчитывали минуты. Андре сказал ей, что вернется из Ёсивары около девяти часов, что она должна приготовить к этому времени чайник теплого зеленого чая и что-нибудь сладкое закусить, потому что состав может иметь очень неприятный вкус. А также несколько полотенец, и было бы лучше всего, если она не станет принимать больше снотворного настоя Бебкотта.

Она взглянула на часы. Шесть сорок пять. «Как долго тянется это ожидание», — подумала она, начиная волноваться. Тогда внутренние голоса ожили снова. «Не тревожься, —шептали они, — часы пролетят быстро, а потом ты будешь свободна, не забывай, что ты победила, Анжелика, ты была такой храброй, такой умной, ты сделала все как нельзя лучше; не тревожься ни о чем, ты осталась жить, а он умер, и это был единственный способ, которым ты, или любая женщина, могла сохранить себе жизнь; скоро ты станешь свободна, от него, от этого, и все, что было раньше, останется в памяти, лишь как дурной сон...»

«Я стану свободна, слава Богу, слава Богу».

Чувство пьянящего облегчения нахлынуло на неё. Она улыбнулась ему.

— Как ты красиво выглядишь, Малкольм. Твой вечерний костюм безупречен.

Теплота её голоса в одно мгновение заставила его забыть о своём мрачном настроении, сплошной ужас окружал его со всех сторон — кроме неё. Он просиял.

— Ах, Эйнджел, если бы не ты, моя голова, наверное, разлетелась бы на куски. — Сегодня он очень долго и тщательно выбирал подходящий шелковый костюм и полусапоги из мягчайшей оленьей кожи, снежно-белую рубашку с оборками и белый же галстук с рубиновой заколкой, которую отец подарил ему на его последний, двадцатый, день рождения 21 мая. Только шесть месяцев ещё, и тогда я свободен, подумал он, свободен делать все, что захочу. — Ты — единственное, что не дает мне сойти с ума, ангел мой, — сказал он, и его улыбка прогнала последних из её демонов.

— Спасибо, мой дорогой. Разлетелась бы на куски? Почему?

— А, просто бизнес, — небрежно ответил он, избегая серьезного разговора. — Проклятые политики портят нам рынки, одержимые обычным для них стремлением к личной власти, деньгам, продвижению наверх. Всегда и всюду одно и то же, возьми любую страну, веру, знамя. В общем и целом, впрочем, «Благородный Дом» стоит крепко, благодарение Богу, — заверил он её , не останавливаясь на кризисе, который грозил им с гавайским сахаром, и все сильнее сжимавшейся руке Брока на рынках «Благородного Дома» и его источниках финансирования.