Гайдзин
Шрифт:
На улице перед резиденцией Торанаги владельца палатки тычками подгоняли к караульному помещению. Он громко протестовал, крича, что ничего не знает, что сам он человек маленький, и умолял отпустить его — он не осмелился исчезнуть вместе с остальными, потому что его здесь слишком хорошо знали. Нескольких недостаточно расторопных прохожих гнали за ним следом. Навес палатки, намокший от дождя, жалобно хлопал на ветру.
Койко накладывала последние мазки макияжа, глядя на себя в ручное зеркало из полированной стали. Её пальцы слегка дрожали. Вновь она сделала сознательное усилие, чтобы освободить разум и распределить свои страхи по ячейкам: она боялась за Ёси и боялась Ёси, боялась за себя и боялась самой себя. Две другие женщины, Тёко, её майко — ученица, — и Сумомо, внимательно
Закончив, она долгим взглядом посмотрела на своё отражение. Ей не удалось заметить ни одной морщинки, которая выдавала бы её тревогу, и когда она попыталась улыбнуться, кожа её лица сморщилась только в правильных местах. Глаза её были белыми там, где им должно быть белыми, темными там, где им дОлжно быть темными, и она не уловила в них даже намека на глубину своей озабоченности. Это доставило ей удовольствие. Тут она заметила в зеркале Сумомо. Девушка не подозревала, что на неё смотрят, и лицо её на короткое мгновение открылось. Койко почувствовала, как сжалось её сердце, прочтя на этом юном лице столько боли и внутренней борьбы.
Подготовка, подготовка, подготовка, подумала она, что бы мы делали без неё, и повернулась к ним. Тёко, немногим больше ребенка, приняла зеркало, не дожидаясь, пока её попросят об этом, и ловко поправила выбившийся локон крошечной ручкой.
— Как это прекрасно, госпожа Койко, — сказала Сумомо, околдованная. Сегодня её в первый раз допустили в личные покои Койко. Секреты рождения красоты явились для неё откровением, за всю жизнь она не переживала ничего подобного.
— Да, действительно, — ответила Койко, думая, что девушка говорит о зеркале: совершенство поверхности делало эту вещь почти бесценной. — И к тому же это доброе зеркало. А таких немного,
Сумомо, — в этой жизни женщине просто необходимо иметь доброе зеркало, в которое она могла бы смотреть.
— О, я имела в виду тот образ, который вы создали, не это, — смущенно призналась Сумомо. — От вашего кимоно до прически, ваш выбор цветов и как вы красите губы и брови — все. Благодарю вас, что вы позволили мне присутствовать при этом.
Койко рассмеялась:
— Надеюсь, что с этим или без этого результат оказывается приблизительно одинаков!
— О, вы самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видела, — вырвалось у Сумомо. В сравнении с Койко она чувствовала себя деревенской простушкой, неотесанной, неуклюжей, коровоподобной, одни пальцы, локти да большие ступни; впервые в жизни она ощущала в себе недостаток женственности. Что мой возлюбленный Хирага может видеть во мне, спрашивала она себя, совершенно расстроенная. Я ничтожество, некрасивая, ничего из себя не представляю, я даже не тёсю, как он. Я не принесу ему ни лица, ни почета, ни денег, и я уверена, что в душе его родители не одобряют его выбор. — Вы... вы самая прекрасная из всех, кого мне когда-либо суждено встретить! — сказала она, думая про себя: неужели все дамы Плывущего Мира похожи на вас? Даже майко будет поразительно красива, когда вырастет, хотя и не так красива, как её госпожа! Неудивительно, что мужчины женятся на женщинах вроде меня, чтобы те управляли их домом и рожали им детей, потому что им так легко поклоняться красоте в другом месте, наслаждаться ею в другом месте и, о, гораздо сильнее.
Вместе с искренностью Койко прочла в её взгляде расстроенность и зависть, которые девушка не могла скрыть.
— Вы тоже прекрасны, Сумомо, — сказала она, давно привыкнув к тому, что производит такой эффект на многих женщин. — Тёко-тян, ты теперь можешь идти, но приготовь все на потом... и проследи, чтобы нас не беспокоили, Сумомо и меня.
— Да, госпожа. — Тёко было одиннадцать лет. Как и с Койко, её контракт был заключен с мамой-сан дома Глицинии её родителями-крестьянами, когда ей было семь. Она начнет зарабатывать, когда ей исполнится четырнадцать или пятнадцать. До тех пор, и так долго, сколько пожелает мама-сан, контракт делал маму-сан ответственной за её содержание и обучение для жизни в Плывущем Мире, а также, если у неё разовьются наклонности, различным искусствам этого Мира: музыке, танцам, поэзии, умению вести беседу
— Ну, беги теперь и поупражняйся с цветами, — сказала Койко.
— Да, госпожа. — Тёко понимала, как ей невероятно повезло, что её определили ученицей к Койко, которую она обожала, и она прилагала все силы, чтобы та была ею довольна. Девочка безукоризненно поклонилась и, окруженная, как облачком, безудержно рвущимся наружу очарованием, вышла.
— Итак. — Койко взглянула на Сумомо, поражаясь ей, её прямому взгляду и манерам, её силе. С тех пор как она согласилась оставить её у себя пять дней назад, у них почти не было возможности поговорить наедине. Теперь это время пришло. Она открыла в голове потайную ячейку: Кацумата.
О, друг мой, что же вы сделали со мной?
Он подстерег её , когда она навещала маму-сан в Киото, которая, по просьбе Мэйкин, её собственной мамы-сан в Эдо, нашла ей прислужниц, массажисток, парикмахершу на то время, что она пробудет здесь. Только Тёко и одна прислужница проделали с ней путь от Эдо.
— Я прошу об услуге всей жизни, — сказал тогда Кацумата.
— Нет, вы не должны! — ответила она в шоке от того, что видит его, от того, что он решился подвергнуть её опасности, встретившись с ней украдкой, и от того, что просит о такой услуге: последствия её обязательно будут ужасными. Единожды получив такую услугу, к тому же человеку нельзя было обращаться больше ни с единой просьбой, и сам просящий оставался потом его неоплатным должником. — Мы договорились, когда князь Торанага Ёси почтил меня своим выбором, что все личные контакты между нами должны прекратиться, за исключением экстренных случаев. Мы же договорились.
— Да, потому-то я и прошу об услуге всей жизни.
Семь лет назад, в Эдо, когда ей было пятнадцать, Кацумата был её первым клиентом. Очень быстро он стал для неё гораздо большим: другом, гуру и самым мудрым учителем. Он открыл ей глаза на этот мир, на важность реального мира, так же как и Плывущего Мира. За долгие годы он обучил её чайной церемонии, искусству ведения споров, каллиграфии, рассказал о поэзии и о скрытом смысле в литературе, политике и посвятил её в свои идеи и планы относительно будущего, как его маленький круг учеников-самураев будет править страной, добьется, несмотря на все преграды, победы сонно-дзёи, и со временем показал ей, какое жизненно важное место она может занять в той головоломке, которую представляло собой движение сонно-дзёи: «Как куртизанка высшего ранга вы удостоитесь доверия самых могущественных людей в качестве жены одного из них, вы выйдите замуж за правителя, можете не сомневаться в этом, ваши сыновья будут самураями, и вы станете незаменимой в этом новом будущем и существенной частью его могущества, никогда не забывайте об этом!»
Мэйкин, её мама-сан, была сторонницей движения, поэтому Койко, конечно же, согласилась помогать Кацумате, слепо восторгаясь его мужеством, смелостью планов и его отрядом сиси, сопутствующей им удачей.
— Наш источник удачи иссяк, — сказал он ей и поведал о засаде прошлой ночью и о том, как ему удалось бежать вместе с ещё двумя людьми. — Нас предали... я не знаю кто, но мы должны разойтись, рассыпаться на время.
— Головы сорока сиси посажены на копья? — прошептала она в ужасе.
— Да, сорок человек. Большинство из них начальники. Спаслись только мы трое, ещё один сиси и девушка, моя воспитанница. Послушайте, Койко-тян, времени у нас мало. Услуга всей жизни, о которой я прошу, заключается в том, чтобы вы охраняли эту девушку, пока будете здесь, в Киото, возьмите её к себе в услужение, даже заберите с собой в Эдо и...
— О, но как бы мне ни хотелось помочь, прошу прощения, это было бы очень трудно, генерал Акэда очень щепетилен в отношении слуг. Он захочет лично побеседовать с ней — так было со всеми моими другими помощницами, — ответила она так любезно, как только могла, внутренне ужасаясь тому, что он посмел сделать ей столь опасное предложение: приютить у себя беглого сиси, пусть даже это невинная девушка. — Это было бы очень труд...