Газета День Литературы # 121 (2006 9)
Шрифт:
Вторым эшелоном по интенсивности культурных взаимодействий была литература социалистических стран Европы. С перестройкой оказались ненадобны редакции, занимавшиеся этой литературой. А затем стала хиреть и исчезать и остальная зарубежная литература, в завершение этого процесса исчезли из всех издательств отделы отечественной поэзии, и не только современной.
Возвращение этих элементов культуры наблюдается, но гомеопатическими дозами. Читатель вымер за одно поколение, и не только в России. Все отделившиеся (и не только отделившиеся) языки остались вне зоны культурного общения. Новое поколение окрестных стран уже не знает русского языка. Не выучило оно и английского, но как бы то ни было, на английский и через английский не переводят ни латышей, ни армян.
Поэзия - лишь поверхностный индикатор,
Культура оказалась вытесненной геополитикой во внешних проявлениях и цивилизацией "комфорта" и роскоши для избранных во внутреннем пользовании. Здесь и оказался уместным выморочный постмодернизм с его отсутствием иерархий, "смертью автора" (Р.Барт). Самым заметным открытием Европы стал русский мат, то есть сквернословие, непотребная и нецензурная речь, которая дает откровенный портрет дикаря, человека, не приобщенного к культуре. Немецкие филологи даже изобрели "научный" термин – "матизмы". Но нет понимания того, что язык криминальной, отвратительной части души, отнюдь не русской и не совсем человеческой. Так, славист из Цюриха фрау Троттенберг с нескрываемой грустью констатирует: "к сожалению, в России еще есть противники матизмов". Это то же самое, что сказать – к сожалению, есть еще противники мелкого хулиганства. Неисповедимы пути научного обскурантизма.
Говоря о потере русским языком своих культурных позиций (как у себя дома, так и вне его), которые должны были прийти на смену политическим амбициям языка, я только хочу указать на положение многих (если не всех) языков общеевропейского пространства, на котором русский язык все еще занимает определенный серьезный объем. Сокращаются духовные пространства всех этих языков, как постсоветских (временно что-то проигравших и якобы сейчас что-то выигравших – свободу), так и языков-"победителей". Особое место у английского языка в его американском варианте, который через массовое сознание играет роль нового "новояза", замыкающего уста любой мысли. Американский английский – это новый советский для свободной Европы. Я не говорю о пиджин-инглише для торговцев и деятелей рекламы. Молодежь пляшет под этот "язык", поет на этом языке, принимая в душу запавшие в этот язык африканские языческие ритмы. "Зрелая" публика (дамы и господа) занимает свободное от службы время голливудскими боевиками (эффект радости неучастия в "насильственных" действиях) и детективными романами (эффект радости, что ищут не тебя, а другого преступника). Для дам изготовлены дамские романы (эффект недостижимого чужого женского счастья), более-менее пристойные, сочиненные англичанками и австралийками, и тупо-автоматические от авторесс американского образца: – чтение, достойное надувных кукол.
А мы вздыхаем о конце традиционного для России (и некогда для Европы) литературоцентризма. Короче говоря, кто-то работает, зарабатывает, где-то воюют, европейцы отдыхают, призывая и Россию примоститься на общем обломовском диване. Но это сидение на общем диване не обязывает даже к беседе, к диалогу, к чтению "общей книги", достаточно делать вид, будто курим трубку мира. Но если язык и языки не развяжутся, понуждаемы к порождению мысли, а не к молчанию про себя, к легкой игре взаимных умолчаний, то дальше – погружение в общий сон, который вполне может оказаться вечным.
Виталий Канашкин ДУРАЦЕЛ ДЛЯ ЭЛЕКТОРАТА
Некоторое время тому назад в прессе промелькнуло сообщение, что при Правительстве Российской Федерации состоялось заседание некой высокой комиссии по русскому языку, которая выступила с инициативой его очередного реформирования. От неведомого этого мероприятия, затеянного на фоне немыслимых нововведений последнего времени, дохнуло смутной тревогой. Когда власть, отодвинув насущные дела, начинает вдруг проявлять заботу о родном языке, возникают ассоциации мрачного толка. Ну хотя бы те, что связаны с трудом "Марксизм и вопросы языкознания". Или с газетно-журнальным всенародным обсуждением реформы русского правописания, имевшей место при Хрущеве, выказавшем свое неприятие Сталина и в аспекте языкового обновления. Многим в связи с этим запало в душу чудесным образом отреформированное словечко "заец". И еще хорошо запомнилось пленительное окончание в общеупотребительном слове "огурци".
Власть и язык, власть языка и язык власти – это те три сосны, в которых сегодня можно блуждать не только бесконечно долго, а и без надежды найти просвет. В свете нынешней, военно-политической доктрины "Возмездие" президент США Буш-Младший буквально принудил всех наших телеведущих, а вместе с ними и государственных мужей говорить на американский манер, то есть в зыбкое вещество современного языка практически без разбора бросать пригоршнями американизмы и прочие иноязычные термины. По ОРТ, например, нам вещают о "барстерах" и "праймерах" – "разведзатравках и "взрыво-вспышках". В последние дни в массовой периодике появилось и такое словечко, как "тренд". Что оно означает? В англо-русском словаре имеется ответ: это тенденция, или, иначе, то общее направление, к которому примкнул английский премьер-министр Блэр.
Русский язык в принципе изучен подробнейшим образом с точки зрения лексики, семантики, грамматики, синтаксиса. Но, насколько известно, его не изучают должным образом как моральную систему, как этическую философию. А жаль, ибо открывается много любопытного. Скажем, в сегодняшнем речевом активе более пятидесяти синонимов глагола "присвоить" и только пять – "зарабатывать", более сотни оскорбительных названий человека, вроде "негодяй", "подлец", "дурак" и т.д., и только десять восхваляющих его, вроде "молодец", "мудрец", "смельчак"… Несомненно, такое состояние в языке говорит о дисгармонии, о том, что нынешний речевой строй, несмотря на благие декларации, обслу- живает лишь унижение "простой" личности. И это весьма наглядно подкрепляется выходом в свет таких книг как "Жгучий глагол", "Не говори шершавым языком", "Случай из языка". Здесь главный герой, представляющий нашу речевую культуру, собирательный интеллектуал, открывающий "именной указатель" фамилией Абалкин и завершающий фамилией Явлинский. Чем он примечателен? А тем, что подспуден и неуёмен по какому-то тайному, эгоцентрическому своему смыслу.
"Люди, в кучу, люди, в кучу, – я вам чучу отчебучу...", "Чудак на букву м", "B России нет дорог, а есть одни направления... " Эти фразы, взятые наугад и принадлежащие Жириновскому, Лебедю, Явлинскому, производят впечатление парадоксальных, поражают своим эпатажем. Однако они притягательны не потому, что напоены мыслью, а потому, что заключают в себе ощущение бренности сущего. Того, что называется "поволокло по кочкам". Высокие моральные категории у наших замечательных ноуменов, как правило, не то что отсутствуют, а как бы обращены только на свое благо. Ни Толстой, ни Достоевский никогда не разовьются в среде это "шершавого языка" и приблатненного глагола.
Василий Розанов, предчувствовавший сокрушение тысячелетней России от нелюбви тех, кто призван был через стихию родного языка учить этому заветному чувству, писал: "У нас нет совсем мечты своей Родины. У греков она есть. Была у римлян. У евреев есть. У француза "добрая Франция", у англичан – "старая Англия", у немцев – "наш старый Фриц", только у прошедших русскую гимназию и университет – "проклятая Россия". У нас слово "Отечество" узнается одновременно со словом "проклятие".