Газета День Литературы # 121 (2006 9)
Шрифт:
***
Именно здесь как чрезвычайно важное следует выделить, что во всех больших кампаниях, которые велись в России против России, общенародное самосознание на первых порах оказывалось сильно потесненным. Вот и сейчас, при всё более развертывающемся русскоязычном нашествии, наш менталитет, наш Великий, Могучий, Правдивый и Свободный язык основательно потеснен чужеродным образом мыслей. А если точнее, то новоречью, воплощающей специфику прогрессистско-лагерного иврита (по терминологии обер-демократа Полторанина) и способствующей его претворению в жизнь, и без того изрядно искаженную либеральными прожектами. Само понятие "русский", как многократно подмечено и опредмечено, подвергнуто всевозрастающему цивилизованному уничтожению, причем
На карте Евразии славяно-русское племя почти полторы тысячи лет писало свою историю в названиях и переделках иноязычных наименований: Холмогоры, Обдорск, Царевококшайск, Двинск, Татария, Башкирия, Киргизия. На рубеже нового тысячелетия стараниями ретивых интернацистов вначале были стерты с карты чисто русские названия, а затем внесены поправки в наименования братских земель. Двинск стал называться Даугавпилсом, Татария – Татарстаном, Башкирия – Башкортостаном и т.д. Еще семь столетий назад из живой речи наших далеких предков исчезли такие сочетания звуков, как гы, кы, хы. Только в древних памятниках мы обнаруживаем кыслый, гыбель, хытрый... Но почему-то сегодня нам вновь предписали произносить Кызыл, Кыргызстан и т.п, что противоречит нашему языковому строю.
Выражение "эта страна", вызвавшее негативную реакцию самых разных слоев, также предельно чужеродное, представляющее собой такую переводную кальку, которая не просто отдает блуждающим иноязычием, а и олицетворяет его. Сегодня говорящий пилигрим в "этой стране", завтра переберется в другую, а послезавтра в третью, где будет об очередном месте своего пребывания вести речь как об "этой стране"?
В свое время отъявленный цивилизатор Троцкий муссировал вопрос о том, чтобы в целях придания русскому языку статуса европейского осуществить его перевод с кириллицы на латиницу. Тогда ему свою затею овеществить не удалось, помешала бьющая через край историческая память нации. В наши дни то, что не успел претворить Троцкий, изо всех сил пытаются реализовать его наследники. Эксклюзивный поток чужеземного лопуха с чертополохом: аудиты, контрферты, лизинги, варранты, фьючерсы, дилеры, приватизаторы, пройдя лабиринты ученого истолкования, обрел облагороженный облик и вытеснил сущностный: торгаш, деляга, присвоение... Клоачный масс-медийный сленг при молчаливом консенсусе с властями и активной поддержке учеными-филологами не просто заполонил все общероссийское информационное пространство, а и создал армию "шпециалистов", способных осуществлять свою миссию только в среде, где царит дефомация и деформация.
Еще в середине 90-х Татьяна Миронова и Татьяна Окулова, рассматривая проблему "Русский язык и национальная безопасность", обратили внимание на то, что в России возник и закрепился агрессивный языковой мутант – "русиш". По примеру франко-американизированного уродца "франгле" и германо-американизированного калеки "герлиш" это образование выступило мощнейшим средством помрачения народного рассудка. Имя Родина – Россия оказалось заменено на безродное "федерация". А имя русский солдат, вобравшее героику славных побед и свершений, – на федералов, чужое, чуждое и звучащее к тому же как "дебил". В последние дни по-прежнему можно слышать: чеченские полевые командиры, бойцы чеченского сопротивления, мятежный Масхадов – и карательная акция федералов, федеральное реванширование, федеральный невроз…
Выборочный опрос, проведенный "Литературной Россией", показал, что многие молодые люди, в том числе и студенты, не прочь стать "киллерами", "интердивами", "крутыми". И совсем не из-за нелепого заблуждения или куража, а из-за того, что нынешний беспорядок в нормах русского языка имеет самую прямую связь со смутой в обществе. Признаки ползучей оккупации все явственнее дают о себе знать повсюду, начиная с невинной аббревиатуры WC (туалет) и завершая настойчивым переименованием высших государственных
Василий Белов в статье "Забвение слова" ("Завтра", № 25, 2001), приведя заверения некоего профессора-филолога о том, будто "язык сам очистится от пены", замечает: "Не верьте доктору филологии. Этот доктор наук такой же прохиндей, как и все либеральные реформаторы. За coросовскую подачку такие доктора сделают все что угодно. Дай им волю, они реформируют даже "Маленькие трагедии" Пушкина, отреформируют арии Сусанина Глинки, да так, что ни от Александра Сергеевича, ни от Михаила Ивановича ничего останется. В руках таких реформаторов, в их загребущих руках буквально все: академии всякие, телеканалы всякие, газеты всякие, диссертационные советы всякие… Силища неимоверная. И очень опасно тягаться с нею нам, грешным..."
Это, как ни прискорбно, верно. Современное диссертационное лингвистическое производство, прибегая к языку прогрессивного Петра I, чинило и продолжает чинить мину под фортецию Прав. В самом деле, геноцид по отношению к органике русской речи привел к забвению многих слов, исчезновению их из языковой памяти общества. Xотя бы таких, как благовест, духовник, киот, алтарь, владыка и т.д. А наши соискатели ученых степеней, невзирая на какофонию распада, следуют курсом кинжального новояза и остерегаются, мягко говоря, подспудного и глубинно-корректирующего. Того, что составляет понятие "родная Речь" и "родная Душа".
Русский язык, наделенный способностью к самоочищению, и при нынешнем модусе дьявольского бытия не утратил своего дара. В долговременном состязании с иноплеменной терминологией отечественные понятия одолевают ее. И утверждаются. Тот же маятник взял верх над перпендикулом, путеводитель над бедекером, пароход над пароскафом, летчик над аэронавтом, вратарь над голкипером… А хозяйство будущих языковедов вдохновенно отслеживает грамматико-синтаксические формы новейшего юрского периода, вылавливает в структуре русского языка всю "гадость" нашего шовинизма, обнаруживает скрытые возможности в лексемах типа дюрацел, блендомет, педигрипал, бледина и прочих, им подобных.
Русский язык уникален в том смысле, что развитие в нем шло не по линии восхождения – от низшего к высшему, а по линии постепенного накопления морально-нравственных и эстетических ценностей, имеющих свои как национальные, так общечеловеческие критерии. Русская речь, справедливо отметил В.Г. Костомаров, состоит во внедрении всевозможных индивидуальных полноценных образов в общий образ России.
Как расшифровать это умозаключение, чтобы оно нагляднее прояснило суть явления? Очевидно, прибегнуть к еще более непререкаемому авторитету, ко Льву Толстому. Дневник последнего года своей жизни Лев Николаевич открыл фразой: "Не переставая стыдно за свою жизнь". Откуда это мучительное чувство? Он прочитал ряд ученых публикаций, посвященных языковой палитре "разверзающейся эпохи". И сразу же дошел до грубости: "Удивительная глупость, тупоумие вкусивших филологии". И несколько ниже: "Филология, разные принципы языка в час испытания – это богадельня, или скорее поприще успеха, открытое для самых нравственно тупых людей…"
Высказано, разумеется, чересчур резко. Но, с другой стороны, основополагающая мысль в толстовской записной книжке – жажда нравственного пробуждения. Об этом говорит и ее последняя страница с самой последней завещающей записью: "Наше Слово – есть неограниченное всё, человек же – только ограниченная часть его…"
***
Что же происходит у нас здесь и сейчас в связи с тем, что метаязык прочно обосновался на единой с естественным языком семиотической базе? У нас происходит пир метаречевых манипуляций. Кажется, что вот-вот метаречь как подсистема в рамках общей языковой системы не выдержит даст сбой. Ан нет! Фундамент первичного языка все более расшатывается и проседает. А надстроенное на нем вторичное метасооружение расширяется, разбухает и наседает, стремясь во что бы то ни стало превратиться в главное и определяющее.