Газета День Литературы # 174 (2011 2)
Шрифт:
И уже не удивляет та "лёгкость", с которой критику поддаётся такой "надмирный" контекст, и объяснимо это, на наш взгляд, только одним – тем, что подобная "лёгкость" оплачена безмерной любовью к России, любовью, рождающей веру в её бытие.
В книгах Владимира Бондаренко хранится память о будущем, потому что и за рушащимся патриархальным бытом, и за победным духом в головах ощущается вера в то, что всё это не может уйти в никуда, и русским был не только ХХ век, но будет и век ХХI.
Только во всех перипетиях отечественного государственного устройства оберегать державу следует от того, чтобы мера зла не
Потому так непреклонен критик в своих оценках "новой литературной волны", лишающий права именоваться русскими писателями, которые суть по природе своей – писатели народные, – "ущербных гениев" Пригова и Толстую, Сорокина и Акунина, "авангардистов-разрушителей типа Вознесенского", "плеяду" "литературных бесов", начиная с Рыбакова и Приставкина. Сегодня происходит то, чего, пожалуй, не случалось в русской истории. Обратив "нашу страну" в "эту страну", нацеленная на Запад, литература нынешнего духовного безвременья посягает на созидательный пафос русской словесности, "нравственный кодекс литературы рухнул". Развенчание литературного ореола тех, кто своим творчеством создаёт в мутной воде современного глянца "тотальную литературу катастроф, идеологию катастроф", стоят у Бондаренко в одном ряду с обвинениями "политической элите", забывшей об элите духовной.
Им противопоставляет Бондаренко "наш русский фронт сопротивления", к которому он относит Михаила Лобанова и Станислава Куняева, Сергея Викулова и Леонида Бородина, Илью Глазунова и Михаила Шолохова, Виктора Розова и Вадима Кожинова, Эдуарда Лимонова… всех тех, кто схожи в любви к своей стране и своему народу, как схожи и в своём имперском созидании. В них видит критик интеллигентов в том смысле, о котором сказано в "лагерной книге" Ивана Солоневича:
"...Наследников и будущих продолжателей великих строек русской государственности и русской культуры". Интеллигентов, во все времена не мыслящих себя "в отчуждении от "мы", от хляби и грязи своего русского народа, от нежелания общности и соборности, всё равно красной ли, белой ли, православной ли… в преодолении анонимности своего "я". В отчуждении от своей же русскости".
Не раз в своих книгах и статьях автор задумывается: что же ожидает нас дальше, – и стремится уловить в сегодняшней смуте едва намечающуюся тенденцию возрождения русского национального идеала. Он замечает её и в строках президентского послания, в появлении национально ориентированных политиков, в тенденции присуждения литературных премий, перечеркивающей "литературную моду на Евгения Гришковца и Дмитрия Быкова", в освещаемой телепрограммами презентации книги Александра Проханова.
За всем этим видно другое – желание хоть по крупицам, – но собрать все то, что обозначается не определяемым даже компьютером словом "русскость".
Возможно, это предвидение утопично, но в его пользу говорит исследовательская чуткость Владимира Бондаренко. В литературе находит Бондаренко закольцованность русской истории, а разве это не есть повод для оптимизма?.. "Мы должны сначала приобщиться Крестной скорби Христовой… а потом уже начать радоваться пасхальному Воскресению".
Но, как утверждает сам Бондаренко, "имперскость не может быть бутафорской", имперскость – понятие качественное. И в то же время задаётся вопросом: "Разве не может измениться в лучшую сторону… такой порнограф, как Сорокин?". Не придётся ли вслед за тем представлять называющих себя русскими Сванидзе и Познера – а это уж воистину страшно…
"Мы пока живём с нашим телевидением и нашим руководством как бы в двух разных Россиях", – замечает
Потому и появляются в отечественной культуре образы героев подобных Тамаре Ивановне, героине повести "Дочь Ивана, мать Ивана" Валентина Распутина, пронинскому "ворошиловскому стрелку". В них видит критик, к сожалению, символы нынешнего русского народа, а в фильмах "Брат" и "Брат-2" Алексея Балабанова – призыв к будущему противостоянию.
Нелегко петь о мире, если трудно "в России быть русским" – а в наши дни труднее, чем когда-либо. Но порой всё же обличающий и негодующий голос критика обретает лирические ноты. "Когда затихают бои, на привале, а не в строю, я о мире и о любви сочиняю и пою…". Так написал когда-то русский поэт Игорь Тальков, названный Бондаренко "одним из немногих реальных символов попытки возрождения национальной России", поэт, чей юбилей, как и многие другие нерусскоязычные юбилеи, не заметила русская страна, оглушенная какофонией безголосой бездарности.
Так, "на привале", в литературной борьбе Бондаренко пишет о детях 37-го года, о "поколении затонувшей советской Атлантиды", увиденном, "встреченном" критиком ещё в начале восьмидесятых. Пишет проникновенно и лирично, даже этим лиризмом раздражая чуткий слух своих "оппонентов".
Рождённое в "самые трагические годы советской эпохи", это поколение стало одним из самых талантливых. Но, быть может, всё-таки не "несмотря на" трагизм эпохи, ибо это "несмотря", вольно или невольно в тексте присутствующее, позволяет перечеркнуть другие поколения, которые в том же 37-м году постарались выбросить из русской истории и из памяти. Рождённые до войны, они так глубоко впитали детским зрением и детской чуткостью всю трагедию арестов и расстрелов, ужас бесследного исчезновения людей в чёрных воронках, что им, одиночкам, каждому из них, было суждено воплотить в реальность трагедию своей судьбы.
Они пришли в литературу, чтобы найти свой идеал, свою меру бытия и свои координаты отсчёта. Каждый из них искал свою правду, и схожи они, парадокс, не единой, общей на всех правдой, как многие поколения и до, и после них, а этим честным поиском, поиском до конца, иногда до самой последней черты правды – каждый своей правды. И их нынешняя "абсолютная непримиримость" – не изначальная, а приобретённая и оплаченная самой жизнью, а потому – дорогого стоит. И впрямь ли беда этого "поколения детей войны", что оно "лишено русского национального мифа и не стремится его обрести"?
"Они ушли в отечество русского слова" – разве это не самое дорогое, что вынесло из эпохи безверия "поколение романтиков", или те из поколения, кому довелось через потери и разочарование, через ложь газетных фальшивок и социальную опустошённость вернуться к истокам, корням, к тому вечному в русской земле, что и достойно этого поиска, или забыться в недостижимом стремлении к искренности. Так создавалась "Утиная охота", "Расставание", "Отдушина".
…Творчество самого Владимира Бондаренко уже есть творчество осознающей себя новой имперской эпохи.