Газета "Своими Именами" №41 от 08.10.2013
Шрифт:
Ведь эта элита «балдеет» не от результатов своей работы, а от внешних признаков этих результатов – орденов, премий, званий. Посмотрите на количество этих «бранзулеток» у элиты - налицо полная потеря совести и здравого смысла.
Семён Бабаевский, журналист и писатель с довоенным стажем, с началом войны реально воевал в казачьих частях, потом был переведен в дивизионную газету. То есть и воевал реально, всю войну находился на фронте. Не имеет ни одной военной награды – не стал хлопотать, счёл ниже своего достоинства. Рассказывал мне, что когда он денежную часть своей Сталинской премии передал в детдом, то К. Симонов отказался печатать сообщение об этом потому, что при наличии 6 таких премий Симонов ни одну никому не отдал. И это естественно – а на какие шишы
А Симонов всю войну был всего корреспондентом центральной газеты – и только. Тем не менее выхлопотал орден Красного Знамени и два ордена «Отечественной войны» I степени – награды, о которых и мечтать не мог командир пехотной роты, провоевавший на передовой всю войну (если бы остался жив). Ну так какой еще финал должны были вставить в фильм авторы «Ивана Бровкина на целине», чтобы он понравился тому же секретарю Союза писателей СССР К. Симонову - показался ему «реалистичным»?
Но вернемся к Скотту, тем более что у него есть забавный пример к теме о князьях и барах из мужиков.
Как я помянул выше, Скотт женился на девушке, которая была из деревни и закончила в Магнитогорске педагогический институт. Как только Скотт организовал получение квартиры, супруги наняли домработницу Веру: «Вера занималась всеми домашними делами, а я ходил в магазин за покупками. Обычно я выходил из дома в первой половине дня с хозяйственной сумкой в руках и заходил в центральные магазины и на базар». Надо сказать, что моя родная мать тоже стала учительницей еще до войны и тоже закончила педагогический институт, но только детей у нее было двое, а не один, как у супругов Скоттов. Но у моей матери даже мысли не было нанять домработницу! И не из-за денег, а потому что это было бы для неё позором! Меня, младшего, отец по дороге на работу отводил в детсад. И у супругов Скоттов такая возможность была: «Эти детские ясли находились в ведении городского Совета и им предоставлялись большие субсидии как Советом, так и комбинатом. Родители платили от 15 до 50 рублей в месяц за одного ребенка. Здания были в большинстве своем светлыми и чистыми, о детях хорошо заботились».
Однако Маша заботы о ребенке и доме переложила на домработницу. Скотт пожимает плечами: «Судьба Маши была типичной для целого поколения молодых советских женщин, которые получили и использовали предоставившиеся им широкие возможности для образования. …Они хотели уделять как можно меньше времени готовке, мытью посуды и стирке пеленок. Это считалось делом прислуги, не обладавшей интеллектуальным потенциалом или же еще не получившей необходимой подготовки и образования, чтобы профессионально работать по какой-либо специальности». Надо сказать, что этакая прыть жены ошарашила даже американца: «Как я много раз говорил Маше, эта психология в некотором смысле напоминала психологию женщин, принадлежавших к аристократическим семьям левого направления до революции. Более того, я уверял ее в том, что если когда-нибудь поедем в Америку, то она сможет убедиться, как много женщин, работающих по своей специальности, сами моют посуду. Маша весьма скептически относилась к тому, что мы когда-нибудь поедем в Америку, и кроме того, мои аргументы казались ей нелогичными. Она преподавала математику, получала пятьсот рублей в месяц. Вере платили пятьдесят рублей в месяц, что было довольно много. Почему же Маша должна мыть посуду? Такое разделение труда представлялось ей нецелесообразным». А то! Хоть и не столбовой дворянкой, но хоть барыней пожить охота!
Маша занимала свой досуг более полезными занятиями: «…она серьезно занялась шахматами. В течение некоторого времени она удерживала первое место среди женщин-шахматисток Магнитогорска. Несколько позднее, когда открылась городская музыкальная школа, она поступила туда и начала учиться играть на рояле».
«Изячно» жить не запретишь!
Я не считаю, что организация индивидуального трудового соревнования рабочих между собой было самым лучшим экономическим (хозяйственным) решением. Дело в том,
«Село большое, 5 тысяч дворов. Но желающих сесть на комбайн были единицы, хотя именно там можно было не только стырить, но и легально заработать. Было 5 «Нив» и 6 новых «Дон-1500». Соответственно 11 комбайнеров и 11 помощников - 22 человека, из них 12 на новых комбайнах. И этих 12 в селе еле наскребли потому что, видите ли, на «Дон-1500» нужно было учиться два месяца на курсах в сельхозинституте. Причем, совхоз возил нас, будущих комбайнеров «Дон-1500», на автобусе в город и обратно. Водитель автобуса дурака валять не стал и тоже присоединился к нам, но таких шустрых было в селе мало. Самый деятельный из нас и при этом самый ненаглый, спокойный и тихий человек у многих вызывал ненависть, исходящую из обыкновенной зависти. Он был ударником, стал коммунистом. При этом ему ничего не приписывали, комбайнер он был от бога. За глаза его называли Коммунариком, при этом со спокойной душой никогда не стесняясь пользоваться его помощью и советами.
Я оказался свидетелем сцены, когда сидящие в обед за домашним винцом комбайнеры обсуждали неугомонного Коммунарика, комбайн которого шуршал в полукилометре без перерыва на обед. Они что-то напряженно ждали: ща, ща, гляди! Комбайн встал. Потом я узнал, что в землю в поле Коммунарика был вбит стальной штырь, чтобы сломать ему комбайн! Зависть к чужому добру и к чужому успеху - это что, черта именно советского крестьянина, а за 70 лет до того такого на селе не было? Почему-то я взял пример с ударника и тоже не останавливал комбайн на обед, подменяясь с помощником, кто же другим не давал?»
Думаю, что причина в том, что передовик своими достижениями унижает многих остальных, которые в силу порой малозначительных причин не способны повторить эти достижения. От этого унижения и такая тупая злоба. Мало того, другой комментатор показал другой, не менее точный апект проблемы: «Сделав упор на индивидуализм, откололи наиболее лучшую часть общества. Оставшийся балласт сгруппировался на основе общности ненависти и зависти к лучшей».
Давайте немного о русских артелях, хотя данных о них очень немного, я, к примеру, опираюсь практически только на сведения, сообщённые русским чиновником и писателем П. Мельниковым-Печерским.
Русская артель это далеко не канувшие в лету промысловые и производственные артели, не колхоз и даже не предшественница колхоза – сельскохозяйственная артель, и это далеко не производственная бригада, ставшая привычной и являющаяся и по настоящее время образцом организации производственного коллектива. Прежде всего, бригада и бригадир собираются по воле начальника, а эта воля обусловлена только требованиями технологического процесса. Начальник назначает бригадира, дает ему рабочих, как правило, практически не учитывая ни желания рабочих быть в этой бригаде, ни желания бригадира иметь этих рабочих (на практике со временем, конечно, это утрясается, но начинается бригада именно так).
А артель - это воля члена артели стать членом артели и именно у данного артельщика - у того, кого удастся: а) уговорить стать артельщиком, б) уговорить согласиться тебя принять. В бригаде все получают зарплату по тарифным ставкам, определяемым разрядом, выше всех разряд у бригадира. Бригадир по отношению к рабочим имеет ограниченную власть, а артельщик – абсолютную. Поскольку его обязанность обеспечить не только высокий доход всей артели, но и справедливость, то по его требованию артель изобьет любого своего члена, не исполняющего волю артельщика. Сплоченность артели зависит от отсутствия зависти у ее членов, поэтому все получают поровну, однако и работу все члены артели обязаны делать в абсолютно одинаковом объеме - за этим тоже следит артельщик.