Газыри
Шрифт:
— Придется мне выкупить эти шесть или восемь тещиных „соток“, — отшучиваюсь не очень весело. — Так, как выкупают землю под посольство в стране пребывания… И тогда это будет наш, русский монастырь. С русским уставом.
— Так ты говоришь, реабилитировали пока только фон Панвица? — в который раз пытливо спрашивает Юнус.
Мы не сильны в юриспруденции, оба не знаем, как это поточнее назвать, но мне примерно так сказал Решин, случайно встретившийся недавно в Москве у своего восьмого, что ли, подъезда на Ильинке.
— По-моему, о нем хлопотала то ли родня, то ли чуть не правительство Германии, — пробую я объяснить то, в чем и сам мало разбираюсь. — Казнь
— Видишь! — говорит Юнус. — Там, выходит, было кому похлопотать… А ведь Султан-Гирей спас столько горцев!.. Стольких буквально вытащил из концлагерей. Под видом создания этой самой „Дикой дивизии“. И не только это, не только…
Оба мы понимаем, о чем он не договаривает…
Несколько лет назад я добыл у друзей домашний телефон Виктора Петровича Поляничко. Позвонил, представился, попросил о встрече — в любом удобном для него месте.
В просторной квартире в Кунцево он усадил меня за просторный, покрытый льняной скатертью стол, сам сел напротив. Глядя в упор, довольно хмуро спросил: „Чем обязан?“ „Стараюсь не пропускать, что у нас пишут об исламе, — сказал я. — В частности — о кавказских наших делах… И должен сказать, что ваши статьи, пожалуй, самые глубокие, и самые дельные“.
Явно повеселевшим, как будто даже насмешливым голосом он переспросил: „Интересные статьи?“ Я согласно кивнул: „Очень!“
В глазах у него заплясал хитрый огонек. Обернулся, негромко крикнул куда-то в глубину комнаты: „Ли-да!..“ Оттуда неслышно выступила жена. „Она писала! — уже дружески смеясь, простосердечно сказал Поляничко. — Доктор истории у нас. А я — практик!“
В тон ему жена нарочно серьезно поинтересовалась: „Я могу продолжать?“ „Продолжай, Лида! — разрешил Поляничко. — Продолжай… только маму кликни.“
К нам вышла невысоконькая благообразная женщина давно уже почтенного возраста, но бодренькая, с живыми глазами, и он сказал: „Вы бы нам чего-нибудь сообразили, а?.. Чтобы мы тут с друзьями-кубанцами… да и сама, может? Капельку. Для здоровья?“
С каким интересом я его потом слушал!.. Какой исходящий от него энергетический заряд ощущал!
А Виктор Петрович, разговорившись, прямо-таки преобразился. Куда девался угрюмый вид — им впору было залюбоваться: вот что такое человек, увлеченный настоящим, государственным делом!
Говорили мы до тех пор, пока в прихожей не раздался звонок и у входа не разыгрался восточный церемониал сдержанной и жаркой одновременно дружеской встречи.
„Афганцы!“ — объяснила Лидия Яковлевна. — Товарищи Виктора.»
Может, мне стоило бы хоть на несколько минут задержаться?.. Чтобы поглядеть теперь на него как бы со стороны… Но кто знал, что первая эта встреча с ним станет последней!
Я позвонил на следующий день после того, как передали сообщение о его назначении на Северный Кавказ: постоянным представителем президента в Осетии и в Ингушетии. Назавтра «Роман-газета» устраивала вечер, на котором нам с художником Сережей Гавриляченко должны были вручать премии за специальный, посвященный казакам, выпуск. Не помню, как называлась его премия, но моя именовалась весьма высокопарно и очень обязывающе: «Казачий Златоуст». Но главное, разумеется, не в этом: на вечере должны были петь наши с Сережей давние товарищи — уникальный мужской ансамбль «Казачий Круг», а я обещал Виктору Петровичу при первом же случае на этот самый «Круг» его пригласить…
«Он вчера еще улетел, — сказала в трубку Лидия Яковлевна. — Виктор всегда быстро собирается, но на этот раз
Обычно говорим: для него, мол, уже была отлита пуля.
Та, которая буквально через какой-то месяц сразит Поляничко, наверняка уже лежала в автоматном рожке, в диске ручного пулемета…
Нынче вместо имеющих богатый опыт умелых посредников развязывать тугой осетино-ингушский узелок ничто-же сумняшеся берутся все, кому не лень, и от их псевдонаучных рекомендаций веет таким дремучим и таким сытым безразличием, что диву даешься граничащей с хамством самоуверенности… Уезжая в августе из Москвы, купил в дорогу «Аргументы и факты» со статьей одного из депутатов Госдумы «Горцы хватаются за кинжалы», опубликованной под рубрикой «Анатомия осетино-ингушского конфликта». Кроме всего прочего, в ней имеется рекомендация «выделить из восточной части Пригородного района, подковой охватывающего город Владикавказ, около трети территории (правобережная часть реки Каламбеевки, — разбивка моя, Г. Н. — впадающей в Терек) и передать ее Ингушетии».
Ох, и долго бы пришлось измученным ингушским беженцам ждать счастья на завещанной им демократкой-многостаночницей реке!.. Но, может быть, думал, кроме реки Камбилеевки есть еще и такая? Если в Греции все есть, то почему бы не «быть всему» и на Северном Кавказе?
Собираясь сесть за эту работу, написал во Владикавказ старому другу Игорю Икоеву, режиссеру, вместе с которым когда-то сняли несколько документальных фильмов: и в самом деле, есть речка с таким названием или это — столь редкое по нашим временам — географическое открытие?.. Не успел получить ответа, как в родной станице, когда приезжал на престольный праздник Рождества Богородицы, встретился с Василием Дмитриевичем Коняхиным, недавно перебравшимся из Владикавказа в Отрадную. Героя Советского Союза, бывшего боевого летчика, его в 1990 году избрали атаманом Терского казачества, и на его долю с лихвою выпало и неустанного миротворчества, и — войны… Спросил его о «Каламбеевке», и он насмешливо хмыкнул и тут же построжел: «И близко нету… Есть Камбилеевка, на которой стоит родная моя станица Тарская».
Вот уже сколько лет подряд столичные умники тянут свое нескончаемое «а», не желая произносить все то, что должно бы за ним последовать. Окопавшись на «депортации репрессированных народов», эти незванные доброхоты не желают говорить ни о казачьей чересполосице, не без державного умысла отделявшей ингушей от осетин, ни о сабельной атаке летом 1918-го года на занимаемый белыми казаками Владикавказ, за которую ингуши получили от щедрого наркома Орджоникидзе «р-революционное» благословение на захват четырех станиц, в том числе Камбилеевской и Тарской, ни о Чрезвычайном съезде горских народов в 1919-м году, «единодушно осудившем этот небывалый по жестокости набег» — очевидцы вспоминают, что Камбилеевка в тот августовский день покраснела от крови — и обязавшем ингушей вернуть станицу и выплатить казакам весьма значительную по тому времени «контрибуцию»…
Напоминая об этом, не собираюсь подводить читающий люд к нехитрой мыслишке, что казаки (и осетины) хорошие, а ингуши плохие — нет… В который раз приглашаю поразмыслить над законом исторического возмездия, который в силу взрывного характера кавказских насельников не только проявляется тут с очевидностью, достойной школьных учебников, но как бы обеспечивает отсрочку другим, с виду благополучным, вроде Соединенных Штатов, многонациональным образованиям, которым все это — Господь долго терпит да потом больно бьет! — еще предстоит.