Газыри
Шрифт:
Но хорошо уже то, что остался в каталоге… почему из тележки я-то выпал?!
Ладно, думаю. Это на меня какое-то затмение нашло. Бывает же?
Пять часов просидел над мудреными текстами, устал, что ни говори, и тут взялся за каталог… давай-ка завтра, брат. На свежую голову.
Из-за неожиданных телефонных звонков утром планы пришлось переиначить, волка ноги кормят, дело известное, тем более в наше сучье время да при таком, как у меня, образе жизни… Менять места обитания стало делом давно привычным: забегаетесь, ребята! —
В библиотеку попал только через несколько месяцев, о каталоге вспомнил опять в конце дня и махнул рукой, но наутро, убедившись, что карточек моих по-прежнему нет, наконец, решил с этим разобраться. Посетовал, что нужный мне автор почему-то в каталоге не значится, и пожилая дежурная хмуро предложила: заполните листок требования, закажите, мол, какую знаете, его книгу — через полчаса попробую вам ответить.
Говорят, что первая книга — как первая любовь?
«Здравствуй, Галочкин!» написал я на листке название первого романа.
— Послушайте! — озадаченно сказала дежурная, когда снова подошел к ней. — У него много книг, у этого автора, но почему-то в нашем каталоге — ни одной…
— Вот и я — о том же.
— Дайте-ка ваш читательский!
Я протянул ей билет, она раскрыла, перевела взгляд на меня:
— Так это вы? Ваши книги?
— Да уж, извините…
— Чего ж тут извиняться… присядьте.
Возле неширокого столика сел напротив, она еще раз зачем-то посмотрела на билет и на листок требования.
— Послушайте…
— Весь внимание.
Она пристально посмотрела на меня изучающим взглядом ко всему привыкшей и давно уставшей от этого всего школьной учительницы…
— О чем хочу вас спросить…
Сняла очки в тонкой оправе, концами пальцев поправила прическу над ухом: милая женщина, которую я невольно отвлек от каких-то своих не очень веселых дум.
— У вас есть враги?
Невольно переспросил:
— Враги?.. У меня?
— Да, у вас. Враги. Есть?
Наверное, я решил маленько развлечь ее: поднялся со стула, расправил плечи. Левую ладонь приложил к боку, словно нащупав что-то на поясе, накрыл ее правой пятерней:
— У настоящего джигита должно быть много врагов!
Собеседница моя, вспомнила, наконец, что она — женщина: брови над помолодевшими глазами вскинулись, щеки стали медленно розоветь:
— Вы — джигит?
И мне пришлось подбородок приподнять:
— Разве по мне не видно?
— Н-ну, — помедлила она уже чуть кокетливо, — н-ну…
— Надеюсь, вы хотите сказать: мол, если присмотреться, то — да?!
Поднял все-таки бабенке настроение, поднял: наконец, рассмеялась.
— Вообще-то я казак, — пришлось продолжать. — И приписной черкес…
— А это что за
— Принятый за своего… Названный.
— За особые заслуги?
— Большой роман перевел… старался. Но если бы мой кунак знал, что меня даже в каталоге нет, он бы мне ни за что не доверил!
— Наверное, насолили кому-то, — сказала она уже с явным сочувствием. — Крупно… Дорогу кому-то перешли: незаметно рвут по одной карточке. Подошел несколько раз… или она. Подошла… а если рядом никого, могут и за один раз вырвать.
— И «ваших — нет»?
— Вы же убедились теперь.
— Что же это: война всех против всех?.. Изобретение последней поры?
— К сожалению, всегда было. Раньше, правда, все-таки реже… в научном мире, в основном.
— И это — уже навсегда? Восстановлению не подлежит?
Она улыбнулась уже совсем свойски:
— Так и быть, пожалеем вас. Тем более — джигит. Придется все заново…
Прошел месяц-другой, и карточки мои были восстановлены, но глядел я на них без радости… Что же, думал, все-таки произошло со старыми? Кому помешали?
Может, это «привет» из тех времен, когда я достаточно долго, семь лет был заведующим редакцией «русской советский прозы» в одном из крупнейших тогда издательств, в «Советском писателе»?.. Василий Петрович Росляков, светлая ему память, и года на этом месте не выдержал.
Всякого хлебнуть пришлось уже на первых порах, и, чтобы укрепиться душой, я придумал себе девиз: не бросить писать; не спиться; не скурвиться.
Кто бы что ни говорил, но сам знаю: соблюсти себя, наверняка с Божией помощью, мне удалось. Но обиженным, хочешь-не хочешь, наверняка несть числа!.. К тому же задним умом, чем и силен русский человек, годы и годы спустя стал доходить, как искусно и как безжалостно меня подставляли те, кого считал верными своими соратниками… Так что поделом тебе, джигит! Поделом.
Или, размышлял, это уже следствие мифического твоего атаманства?.. Несколько лет назад Саша Ольшанский показал мне распечатку гуляющего в Интернете файла под названием:
«Национализм. Экстремизм. Ксенофобия.» И кто в нем первым номером числится?
Год или два спустя после подлой полосы в «Литературке» под набранной крупно шапкой «ШАШКИ К БОЮ ГОТОВЫ: ОСТАЛОСЬ НАЙТИ ВРАГА!» случайно встретил у лифта Соломонова, опубликовавшего тогда комментарии к моей беседе с Владимиром Киселевым.
— Ты что же, Юра? — спросил. — Выходит, плохо знал меня по Кузбассу, по нашей Кузне?.. Или я с тех пор так изменился?
— Хотели тебя разрекламировать! — развел руками ненадежный землячок.
И ведь разрекламировали, и правда!
Настолько, что в библиотечном каталоге не нужны стали карточки.
А зачем?
Тут и без книг все ясно.
Нашли тогда ребятки-демократы врага, нашли…
«Стены каменны пробьем…»