Где кот идет 2

Водолеев Игорь

Скоротечный рукопашный бой закончился так быстро, что Кари, покидавший фургон с картонным ящиком в руках, застыл, не успев поставить ящик на землю. Эгль поднялся и отряхнул песок с коленей. Заметив, что пленник очухался, он схватил его за шиворот и рывком поставил его на ноги. Глядя прямо в черные с поволокой глаза юноши, исландец холодно сказал:

– Меня зовут Эгль Гримс. Если ты не назовешь свое имя, то сейчас же умрешь.

– Меня зовут Гарун, – прохрипел юноша. – Гарун Алмазов. Я…

Потеряв к пленнику интерес, Эгль повернулся

и направился к фургону, обойдя мужчину в очках, который пытался ему что-то сказать. Гарун вздохнул и поплелся вслед за исландцем. Эгль подошел к машине. Пнув ногой картонный ящик, отозвавшийся волнующим стеклянным звоном, он сердито спросил у замерших диверов:

– Ну, что, братья-славяне, опять дров наломали? Где академик? Кого мы будем заряжать в Баг Мэка? Вашего «Распутина», который из Германии? Вам бы только водку жрать! Почему Лемеха не привезли, я спрашиваю?

– Легче, Эгль, ну чего ты так расшумелся, – сказал Кари, поднимая опрокинувшийся ящик «Распутина из Германии». – Вон он твой Лемех. За тобой стоит, никуда не девается.

Исландец быстро обернулся. Мужчина, что стоял рядом, снял очки и виновато моргнул.

– Вы Алексей Лемех? – смягчившись, спросил Эгль.

– Так точно, – ответил тот.

– Физик?

– Да.

– Академик?

– Нет.

– Почему?

– Потому что не избрали пока еще, – улыбнувшись, ответил Лемех.

– Так, интересно… А из какого вы года?

– Простите, не понял?

– Ну, какой сейчас год в вашей Вселенной?

– В моей Вселенной?

– Ну, на вашей Земле, какая разница! – рассердился Эгль.

– Год одна тысяча девятьсот семьдесят первый. Новой эры, разумеется. Простите великодушно, не могу понять, за что я задержан? Я, как говорится, ни сном, ни духом…

– Зато я, кажется, начинаю понимать, – нахмурился Эгль. – Ну-ка, други, признавайтесь, за каким чертом вас занесло в семьдесят первый?

– Мы, это… – проблеял Белов. – Поспорили с Кариком немножко. Сначала все было по программе. Двинули в Москву восемьдесят шестого, вышли через Буту. На Буте все свои были. Взяли «уазик», по дороге встретили кое-кого. Кого-то приструнили, кому-то помогли, так ничего особенного. Прибыли к месту нормально, установили наблюдение за академиком. Решили брать его на проспекте, прямо по дороге домой. Ждем-пождем в засаде, а объект до дому не торопится.

– Ну и что? – спросил Эгль.

– Так ведь холодно ждать! – объяснил Белов.

– И голодно, – осторожно добавил Кари. – Позвонили на работу. Там сказали, что Лемех убыл в Питер на три дня. Что прикажешь делать? Ехать за объектом на колесах – надо машину менять, новую путевку оформлять. Посовещались, решили перепрыгнуть на четыре дня. Только не через Буту (чтобы не светиться лишний раз), а через Лосятник. А пока было время, зашли в ресторан – согреться немного, шашлычку поесть. После нашего пекла, да в российский мороз. Это вам не в Африку съездить.

– Точно! – подтвердил Белов. –

Вот мы взяли по шашлыку, посидели. Хорошо так сидим. А после третьей, э… порции, гарсон возьми и скажи, что в прошлой декаде продукт был лучше.

– Что был лучше? – недоверчиво спросил Эгль. – Шашлык?

– Конечно, – округлил глаза Белов. – Что же еще? Времени у нас было навалом, Лосятник свободен. Вот мы и решили все сравнить, так сказать, на практике. Двинули в семьдесят шестой на том же месте, показали красные корочки местному гарсону. Очень мило побеседовали. Гарсон как на допросе выложил, что лучший коньяк был у них до повышения. В году примерно семьдесят втором. Вот мы и махнули к истокам.

– Какого повышения? – рассердился Эгль. – Что ты несешь?

– Известно какого, – пожал плечами Белов. – Сразу видно, что ты в Москве сто лет не был. Второго Великого повышения цен на водку, коньяк и прочие услуги. Случилось оно как раз в начале семьдесят шестого. Двинули мы в семьдесят второй и тут нас как громом осенило. Семьдесят шестой у них какой год был? Високосный, не так ли? А семьдесят второй, когда Лемех академиком сделался? Тоже високосный! Ну, Гримыч, догадался, в чем дело?

– Модальная развилка! – сверкнул глазами Эгль.

– Она самая, – радостно заорал Белов. – Мы с Кари сразу замерили дивергенцию и вот что получили: в 72-м – четыре процента, в 76-м – четырнадцать, а в 86-м – аж девяносто восемь! Теперь ты понимаешь, что Лемеха нельзя было брать в 86-м году?

– Разумеется, – кивнул Эгль. – Критерий сэра Оливера пока еще никто не отменял. При 98 процентах дивергенции может произойти все, что угодно. Вплоть до падения кометы Галлея в самом центре Москвы. – Он вдруг замолчал, оглянувшись на обливающегося потом Лемеха.

– Теперь понятно, – понизил он голос, – Почему линия Лемеха обрывается в Ленинграде восемьдесят шестого. Судя по дивергенции, его прототип из командировки уже не вернулся.

– Все сходится, – кивнул Белов. – Вот мы и решили отпрыгнуть на годик назад. Взяли хлебный фургон и легко «пригласили» в гости Лемеха из семьдесят первого, где дивергенция меньше единицы.

– Хорошо! – подвел черту Эгль. – Результаты командировки утверждаю. Ставьте машину в гараж и отдыхайте до обеда. Не забывайте, времени у нас осталось мало. Лемеха я сразу поведу к Баг Мэку. Профессор! Вас я попрошу следовать за мной.

– Простите, я ровным счетом ничего не понял, – развел руками Лемех. – Час назад после заседания кафедры я спокойно шел к себе домой. На проспекте Вернадского ко мне подошли эти двое, показали удостоверения сотрудников госбезопасности и предложили следовать за ними. Меня посадили в какой-то автофургон сталинских времен, вежливо пожали руку, после чего я сразу заснул, куда-то привезли. И вот уже битых полчаса я поджариваюсь под вашим африканским солнцем и слушаю этот бред о «нырянии в дивергенцию». Надеюсь, мне объяснят, что здесь происходит?