ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
– Чего и говорить: первая со своим женишком кривобоким пойдет…
Начались попреки, и дело опять дошло чуть ли не до драки, но вышел смотритель. В это время уже светало.
Пять молодых женщин, и в том числе Лизавета Елизаровна, подошли к нему.
– Назар Пантелеич, што это за порядки: мужчины за бабами хвостом бегают.
Смотрителя окружили все - и мужчины, и женщины.
– Мужчин нам не надо.
– Заставь их поленницы складывать: они поленницы уронили, народу сколько изувечено.
– Ну-ну… пошли!
– Да ты выслушай.
–
– сказал смотритель и пошел.
Народ повалил за ним: мужчины хохотали, женщины злились.
– Ну, где это справедливость?
– Тащите его к дровам. Пусть он посмотрит, што мужчины делают!
Женщины стали напирать смотрителя к дровам, мужчины отталкивать.
– Стой! Што это такое? Али я не начальство?
– кричал в бешенстве смотритель, размахивая кулаками, но женщины скрутили ему руки.
– Кто меня смеет трогать!
– кричал смотритель.
– Бабы, до коих ты больно лаком! Пустите его!.. Покажите поленницы!..
– кричали женщины.
Поленницы были близко, смотрителя пустили. Он хотел как-нибудь уйти от них, но его удержали.
– Послушай, Назар Пантелеич! Если ты с нами так будешь вежлив, мы и к управляющему пойдем, - кричали бабы.
– Нет сегодня работы!!
– Если ты мужчин не заставишь складывать поленницы, мы к управляющему пойдем.
– Убирайтесь к черту! Кто поленницы рассыпал? Кто народ искалечил?
– кричит смотритель, увидя охающих больных с перешибленными руками или ногами.
– Бабы!..
– Мужчины!!.
– Пошли вон! Свиньи!.. Везите в лазарет больных, - управляющий неравно приедет…
Мужчины пошли прочь, к варницам.
– Куда пошли? Эй, вы?!
– кричал смотритель мужчинам.
Мужчины разбежались.
– Што, не правду мы говорим, што вы трусы?..
– Ну-ну! Каждый раз с вами мука. Идите к варницам, да этих уберите.
Все женщины стали к двери в варницу, откуда предполагалось носить соль по длинным, не очень крутым лестницам, тянущимся до амбара сажен на сто. Дверь была заперта. На одном плече у каждой женщины болтался мешок; большинство из них ели черный хлеб. Немного женщин держали в руках небольшие бураки с квасом. Все голосили, кто о чем хотел, но особенно о недавнем геройском подвиге; сожалений об изувеченных слышалось немного, потому что все были в таком настроении, что каждой хотелось непременно попасть на работу.
Пелагея Прохоровна стояла сзади Лизаветы Елизаровны. Она не участвовала ни в ссорах, ни в разговорах; ее удивляла смелость промысловых женщин и то, что они здесь имеют-таки превосходство над мужчинами. Особенно ее удивляли резкие выражения, бойкость и вертлявость Лизаветы Елизаровны, которая здесь не походила на хозяйскую дочь, девушку смирную, какою она ее видела дома в течение недели. А так как она молчала и женщины видели ее на промыслах в первый раз, то ей часто приводилось быть далеко от Лизаветы Елизаровны, которую она теряла из вида, но которая, впрочем, ее сама звала и потом держала
– Я тебе говорю, не отставай! Ототрут - не попадешь!
– говорила она каждый раз.
Но вот подошел смотритель. Женщины старались выдвинуться вперед и оттерли Пелагею Прохоровну.
– Мокроносиха!
– крикнула Лизавета Елизаровна, оглядываясь, - и, увидав голову Пелагеи Прохоровны аршинах в двух от себя, рванулась к ней, столкнув с мостков женщин десяток, и крепко схватила шугайчик Пелагеи Прохоровны.
– Какая ты разиня! Держись!
– крикнула она сердито, толкая ее вперед.
– Да толкаются…
Вмиг Мокроносова с Ульяновой очутились перед смотрителем, который отбирал от женщин мешки. Сзади смотрителя стояли Терентий Иваныч, Григорий и Панфил Горюновы и двое других рабочих. По лестнице поднимались припасный, или приемщик соли в амбар, с огромными ключами и один рабочий.
– Куда ты ее поставила? Куда?!.
– По морде ее свисните, - голосили бабы, обращаясь к Лизавете Елизаровне.
– Ну-ко, попробуй…
– Ты, Лизка, опять буянить… А это што за баба?
– спросил смотритель, оглядывая Пелагею Прохоровну и отбирая от нее мешок.
– Тебе што за дело!
– А баба ничего… Ну, на эту будет. Пошли туда!..
– проговорил он остальным женщинам с мешками.
– Назар Пантелеич! Родименькой!.. На эту… - голосили женщины.
– Ну-ну… Пошли! Считайте мешки!
И смотритель швырнул отобранные мешки к двери в варницу.
Терентий Иваныч стал считать мешки.
– Смотри: которые с клеймами, те только бери. Нет ли сшивок внутри, дыр?
– Все в исправности, - сказал Горюнов. Непринятые женщины побежали к другой варнице.
– То-то… Они, толстопятые, всегда все лестницы обсыпают, как снегом… Ну, сегодня вам плата по гривеннику за сто мешков.
Женщины заголосили.
– Ну, не хотите, так пошли прочь.
– Всегда четвертак платил…
– Ну-ну! Пятнадцать копеек - и делу начин. Начинайте благословясь.
И смотритель, не слушая криков женщин, стал отпирать варницу.
В варницу нахлынули чуть не разом все принятые сорок женщин, в числе коих оказалась принятою и Степанида Власовна, которую до сих пор ни дочь, ни Мокроносова не замечали в большой толпе.
На стене варницы, противоположной амбарам, были на большом пространстве начерчены мелом кресты и палочки. Некоторые женщины присели и стали есть, бесцеремонно захватывая соль с полатей; посыпав ее немного на куски, остальную заталкивали в большие карманы, заметно оттопырившиеся на боках сарафанов.
– Не нажрались еще, штоб вам треснуть!
– говорил смотритель, отталкивая женщин от полатей.
– Начинай! Будет вам шалберничать-то, сороки!
Женщины похватали мешки, причем без криков не обошлось, потому что каждой хотелось свой мешок получить, но пришлось брать какой попало, так как смотритель торопил, бесцеремонно колотя по спинам баб.