Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

Дом священника.

Деревня раскинулась но склонам холма, среди де­ревьев и лужаек. Издали она кажется красным пятном на фоне зелени. Вблизи ее чистенькие и новые дома оказались ярко красными, розовыми с зеленым и розо­выми о голубым. Церковь точно сделана из коралла. Совершенно как раскрашенные игрушки. Нас пригла­шает к себе падре, и мы завтракаем на веранде его де­ревенского домика. Падре достал стулья, у него нет ме­бели, и вся обстановка состоит из стола и двух гамаков. Зато в садике цветут розы и по стене вьется виноград.

Старая служанка, с морщинистым, как старинный пергамент, лицом, похожая немного

на колдунью, рас­хваливает жизнь в деревне: „Деревня, — говорит она, — гораздо поэтичнее города". Молодая служанка-индианка, с стройными ногами и черными глазами, помо­гает ей и подает нам сдобренные перцем сосиски, соленую треску и варенье, с вкусом ипекакуаны. Со­гретое солнцем шампанское совсем нас не освежает.

Долго живший в Париже художник забавляет нас разными историями, которые странно слышать под этим широко распростертым знойным небом, и показывает фотографии своих подруг с парижских бульваров. Андалузский гидальго оспаривает у него первенство и перебивает его. Это большой барнн; между прочим, он занимается литературой. „Я создал, — говорит он, — только одно произведение, но должен вам сказать, что это лучший из всех появившихся в наше время рома­нов. Он очень своеобразно трактует философию исто­рии. По поводу испано-американской войны он говорит: „Она имела и хорошую сторону. В ней американцы впервые встретились с людьми благородного происхо­ждения. Одной из присутствующих дам нравится его жилет. „Это исторический жилет, сударыня — скромно замечает он. Он поэт, государственный деятель, первый во всем свете кавалер и, конечно, покоряет все жен­ские сердца. О своих успехах он рассказывает весьма охотно: „Мme X..., которую я обожал... графиня Z..., которая была моей любовницей". Но его тщеславие встречает отпор в тщеславии художника, и разговор кончается кислыми словами, чему не мало способствует плохое пищеварение.

Но вот автомобиль уносит нас через изрезанные оврагами Анды. Дорога вьется змеей по краю темных расщелин, поросших густыми зарослями, из которых поднимаются почти заглушенные ими, обвитые лианами пальмы. Вершины гор окутаны облаками. На склоны набегают лиловые, голубые и зеленоватые тени, похо­жие на выцветшую парчу. По небу кружатся коршуны. На встречу нам попадаются метисы в остроконечных шляпах, верхом на маленьких лошадках и женщины с длинными серьгами в ушах.

У дверей небольшого кабачка молодые люди тан­цуют марикиту, под звуки гитары. Сидящий рядом с шоффером падре превозносит достоинства этой страны, богатой дичью. „Я стреляю куропаток из автомобиля, трах! трах! и всегда попадаю". И он делает вид, будто прицеливается из ружья. По его словам, на склонах Найгуаты есть целые поля земляники и источники, вода которых имеет цвет бренди.

Диктатор.

Сегодня день выставки. Внутренний двор большого желтого здания украшен флагами. Играет военный оркестр. Множество черных сюртуков и серых мундиров. Вокруг галлерей ящики, в которых разложены образцы кофе, какао, минералов, дерева и кожи, представляющие пока еще неэксплуатируемые богатства лесов, орошае­мых Ориноко равнин и льяносов; рядом с сырьем фа­бричные произведения — обувь, одежда, разные металли­ческие и фарфоровые вещи, — первые признаки на­рождающейся промышленной жизни в этой стране план­таторов и скотоводов. Что касается до произведений искусства, то живопись не лучше тех ужасных раскра­шенных фотографий, которыми заполнена делая зала; скульптура и декоративное искусство соответствуют вкусам „пожарного" и местных выскочек. Здесь еще не успели создаться художники. Усилия жителей были на­правлены не на развитие искусства, а на приобретение богатства. Имеются великолепные здания для универ­ситета, но они пустуют. Есть музей, но в нем находятся только плохие копии; существует прекрасная библиотека, с очень милым, развитым и немного грустным библиоте­карем, но нет читателей.

Но вот раздаются звуки национального гимна. Толпа раздается, грубо оттесняемая полицией. Проходит пре­зидент,

в сером генеральском мундире, окруженный своим штабом. Он рассеянно раскланивается. Это коре­настый, сутуловатый мужчина, волосы с проседью, лицо смуглое, громадные усы, вид суровый. Вокруг него офи­церы, все загорелые молодцы, с черными волосами и усами, в белых перчатках.

Президент ходит вразвалку, с опущенной головой, как дикий кабан. Этот человек держит в своих властных руках громадную страну. При его приближении разго­воры умолкают и все ему кланяются.

Он простой крестьянин и очень гордится этим. Он сам называет себя: „солдат из крестьян". Он всю жизнь обрабатывал землю и любит ее жадной любовью земледельца. Ему принадлежат громадные земельные владе­ния. В конце-концов, вся эта обширная страна составляет его собственность. Его плантации, угольные копи, неф­тяные колодцы, стада быков и табуны лошадей дают ему огромные доходы. Он живет среди своих владений, в ма­леньком городке Маракай, далеко отстоящем от столицы и министерств, на которые он обращает очень мало вни­мания, будучи окружен верными и преданными людьми— всегда вооруженными офицерами и солдатами, деятель­ными полицейскими и несколькими подобострастными чиновниками. Его время распределено между государ­ственными делами и хозяйственными заботами. Он посе­щает свои конюшни, скотные дворы и молочные заведения.

Производство; сыров, масла и консервов поставлено у него на широкую ногу; равно как и разведение скота. Но вместе с тем это и начальник. Он достиг власти с помощью переворота, как это и полагается в этих молодых и буйных республиках. Долгое время он был правой рукой слишком известного Кастро. Кастро за­болел и уехал лечиться в Европу, а управление внут­ренними делами государства передал своему верному сотруднику. В тот самый вечер, когда пароход, увозив­ший Кастро, вышел в море, все его приверженцы были арестованы, дома их сожжены, имения и все имуще­ство президента конфискованы, а он сам объявлен низверженным. Лучше не сумел бы поступить и Макиа­велли. На следующий день повсюду царил порядок, благодаря смуглым „Андиносам“, с винтовками в ру­ках. Преторианцы были на стороне нового президента, оставалось только привлечь к себе симпатии народа.

Он освободил из тюрем, где изнывали забытые жертвы тирана, целую толпу несчастных, заключенных по по­дозрению или вследствие гнева Кастро, друзей, роди­телей или братьев изнасилованных им женщин. Впро­чем, новый диктатор не преминул в свою очередь за­полнить тюрьмы, чтобы подавить последние вспышки революции.

Все сторонники тирании Кастро, не успевшие скрыться, были размещены по тюрьмам Каракаса, Ма­ракайбо и Валенсии. Вот уже десять лет, как тюрьмы не пустуют. Об этом заботится великолепно организо­ванная полиция.

При малейшем подозрении, каждый может быть арестован, его имущество конфисковано, а ему самому будет дана возможность размышлять, сидя с закован­ными ногами, о преимуществах поддержки существую­щей власти.

Если при новом начальнике государства способ управления остался прежним, зато прекратились бес­порядки. При Кастро царил произвол креатур тирана, деспотизм генералов, полковников, префектов-воров, пьяниц, садистов. Нет возможности перечислить все те жестокости, грабительства, насилия и убийства, кото­рые совершали Кастро и его фавориты.

Военные и гражданские начальники должны были подчиниться новой силе. Положение иностранцев улуч­шилось. Кастро, который в продолжение многих лет смеялся над великими державами и их силой (которую также можно назвать бессилием), мог безнаказанно са­жать в тюрьму, мучить, разорять уроженцев других стран, перед носом посланников и консулов. Дело огра­ничивалось „разрывом дипломатических сношений", которое еще ухудшало положение несчастных, вынуж­денных заботиться о своем имуществе, являвшемся целью вожделений президента и его клевретов.