Гедда Габлер (пьесы)
Шрифт:
Ф о г т. Сколько-нибудь достойное будущее этого города связано только и исключительно с развитием курорта и водолечебницы. Думаю, ты понимаешь это не хуже меня.
Д о к т о р С т о к м а н. И что ты предлагаешь?
Ф о г т. Докладная не убедила меня принять твой вывод о неприемлемом состоянии водопровода.
Д о к т о р С т о к м а н. В реальности оно скорее еще хуже! Во всяком случае, точно ухудшится к лету, когда наступит жара.
Ф о г т. Как уже сказано, я полагаю, ты сильно сгущаешь краски. Тем не менее – знающий врач должен быть сведущ и
Д о к т о р С т о к м а н. И? Что дальше?
Ф о г т. Существующая система водоснабжения курорта – свершившийся факт, так ее и надо воспринимать. Однако можно рассчитывать, что со временем Правление согласится обсудить, какие меры можно было бы принять для улучшения качества водопроводной воды, не обременяя бюджет непомерными расходами.
Д о к т о р С т о к м а н. И ты думаешь, я пойду на эту махинацию?!
Ф о г т. Махинацию?
Д о к т о р С т о к м а н. Да! Это чистой воды махинация. Ложь, обман и прямое преступление против общественности и общества в целом!
Ф о г т. Как я уже говорил, твое сообщение не убедило меня принять твой вывод, что речь действительно идет о реальной угрозе.
Д о к т о р С т о к м а н. Нет, наверняка убедило, иначе и быть не может! Мои рассуждения бьют наповал своей четкостью, логикой и неопровержимостью, в этом я уверен. Все тебе яснее ясного, Петер, просто ты отказываешься признавать правду. Потому что лично ты, и никто другой, продавил решение строить лечебницу и прокладывать водопровод в том злосчастном месте. Вот в чем соль – ты не хочешь признаваться в тогдашней своей треклятой ошибке. Думаешь, я тебя не раскусил? Тьфу!
Ф о г т. А если бы и так? Даже если я – предположим – чрезмерно пекусь о своей репутации, то исключительно в интересах города. Не имея морального авторитета, я не могу решать вопросы и управлять городом для всеобщего блага. Поэтому – и по ряду других причин – для меня крайне важно, чтобы твой доклад не был представлен Правлению. Для всеобщего блага его необходимо сохранить в тайне. Позже я сам подниму вопрос о водопроводе, и мы, не привлекая внимания, без шума, сделаем все, что сможем. Но ни слова ни полслова об этом роковом деле не должны стать достоянием гласности.
Д о к т о р С т о к м а н. Поздно, дорогой мой, огласки уже не избежать.
Ф о г т. Ее можно и должно избежать.
Д о к т о р С т о к м а н. Ничего не выйдет, поверь. Слишком многие уже в курсе.
Ф о г т. В курсе?! Кто? Надеюсь, не эти красавцы из «Народного вестника»?
Д о к т о р С т о к м а н. И они тоже. Свободная независимая пресса позаботится, чтобы вы исполнили свой долг.
Ф о г т (помолчав). Томас, ты не умеешь мыслить трезво и не знаешь меры. Ты подумал, чем это может обернуться для тебя лично?
Д о к т о р С т о к м а н. Лично для меня?
Ф о г т. Для тебя и твоей семьи.
Д о к т о р С т о к м а н. Что ты несешь, черт возьми?
Ф о г т. Смею утверждать, я всегда вел себя
Д о к т о р С т о к м а н. Да, правда. За это я говорю спасибо.
Ф о г т. Не благодари, отчасти меня вынуждала к этому забота о собственных интересах. Я всю жизнь надеялся, что мне удастся хоть как-то держать тебя в узде, если я помогу тебе улучшить финансовое положение.
Д о к т о р С т о к м а н. Что?! Так ты это ради себя?
Ф о г т. Отчасти, сказал я. Чиновнику слишком накладно, если его ближайшие родственники прилюдно компрометируют себя раз за разом.
Д о к т о р С т о к м а н. По-твоему, я себя компрометирую?
Ф о г т. К сожалению – да, причем сам того не замечая. У тебя беспокойный, бунтарский нрав. Плюс твое злосчастное пристрастие писать в прессе на все мыслимые и немыслимые темы. Чуть что взбрело в голову – немедля настрочил статейку, а то и брошюру.
Д о к т о р С т о к м а н. Но разве не долг гражданина – делиться с общественностью всякой новой мыслью?
Ф о г т. Общественности новые мысли вообще ни к чему. Общественности куда больше проку от добрых старых проверенных идей, которые у нее уже есть.
Д о к т о р С т о к м а н. И ты так прямо это заявляешь?
Ф о г т. Да, раз в жизни я должен поговорить с тобой прямо, без обиняков. До сих пор я старался избегать этого, зная, как легко ты вспыхиваешь. Но сейчас хочу сказать тебе правду: ты даже не представляешь себе, насколько твоя несдержанность портит твою собственную жизнь. Ты обвиняешь власти – вплоть до правительства, его ты даже хулишь; утверждаешь, что тебе не дают хода, преследуют. Но чего еще ждать такому тяжелому склочному человеку, как ты?
Д о к т о р С т о к м а н. Докатились – теперь я еще и склочник!
Ф о г т. Да, Томас, работать вместе с тобой очень тяжело. Это я по себе знаю. Ты ставишь свое «я» превыше всех соображений; ты, видимо, напрочь забыл, что именно мне ты обязан местом курортного врача…
Д о к т о р С т о к м а н. Это мое место по праву! И ничье больше! Я был первым, кто увидел, что наш город может стать процветающим курортом; и кроме меня, никто этого тогда не понимал. Я в одиночку годами бился за свою идею, писал и писал…
Ф о г т. Не отрицаю. Но тогда время еще не пришло, впрочем, тебе в твоем медвежьем углу трудно было об этом судить. А едва подходящий момент настал, как я – и другие, – мы взяли дело в свои руки…
Д о к т о р С т о к м а н. И испоганили весь мой отличный проект! То-то теперь и видно, какие вы смекалистые ребята!
Ф о г т. По-моему, видно лишь одно – ты ищешь, куда бы спустить свой боевой запал. Ты жаждешь разделаться с начальством всех уровней, и это у тебя исстари. Ты не выносишь над собой никакой власти и косо смотришь на всякого чиновника рангом выше тебя; он для тебя чуть не личный враг – и тут уже все равно, с каким оружием на него нападать. Я ведь убедительно объяснил тебе, чем твой порыв может обернуться для города и, следовательно, для меня? Поэтому я буду непреклонен в своем требовании. Вот оно.