Гедда Габлер (пьесы)
Шрифт:
Х о в с т а д. Почему?
П е т р а. Потому что он противоречит вашим взглядам.
Х о в с т а д. Ну, если дело только…
П е т р а. Нет, вы не поняли. В рассказе речь о том, что у нас тут, на Земле, так называемые хорошие люди находятся под защитой сверхъестественных сил, их заботами у хороших людей все в конце концов устраивается наилучшим образом, а плохих людей жизнь наказывает.
Х о в с т а д. Так это же отлично! Именно то, что народ любит!
П е т р а. Вы хотите забивать
Х о в с т а д. Вы кругом правы. Но редактор не может печатать только то, что нравится ему. В незначительных вопросах он зачастую вынужден потакать вкусам публики. А по-настоящему важной темой – для газеты, во всяком случае, – остается, конечно, политика. И коль скоро я хочу увлечь народ идеями свободы и прогресса, мне надо не отпугивать читателей, а наоборот, расположить их к себе: если я даю в подвале полосы моральное духоподъемное сочинение, им легче проглотить колонку над ним. Они воспринимают ее с большим доверием.
П е т р а. Фу! Не говорите, что вы, точно паук, хотите коварством заманить читателей в свою ловушку.
Х о в с т а д (улыбается). Вы хорошо обо мне думаете, спасибо. Это и правда козни Биллинга, не мои.
П е т р а. Биллинга?!
Х о в с т а д. По крайней мере, такую точку зрения он на днях излагал. Это он настаивает на публикации рассказа – сам я книгу не читал.
П е т р а. Но как может Биллинг с его свободными взглядами…
Х о в с т а д. В Биллинге многое сочетается. Сейчас, например, он добивается места секретаря мэрии, как я слыхал.
П е т р а. Нет, Ховстад, не думаю. Зачем бы ему так себя ломать.
Х о в с т а д. Об этом вы его спрашивайте.
П е т р а. Никогда бы не подумала такого о Биллинге.
Х о в с т а д (смотрит на нее очень пристально). Не подумали бы? Это для вас полная неожиданность?
П е т р а. Да. Хотя, возможно, и нет. Ой, я на самом деле не знаю.
Х о в с т а д. Мы, газетные писаки, народец не высокой пробы, фрёкен Стокман.
П е т р а. Вы правда так думаете?
Х о в с т а д. Иной раз думаю.
П е т р а. Конечно, когда заедает ежедневная рутина, я понимаю. Но сейчас, участвуя в великом деле…
Х о в с т а д. Вы имеете в виду расследование вашего отца?
П е т р а. Конечно. Мне кажется, сейчас вы должны чувствовать себя человеком самой высокой пробы.
Х о в с т а д. Да, сегодня я что-то похожее чувствую.
П е т р а. Вот, сами видите! Вы взяли на себя очень благородную миссию – пробивать дорогу непризнанным истинам и новым, более зрелым взглядам. Да одно то, что вы бесстрашно, открыто возвышаете свой голос в защиту гонимого!
Х о в с т а д. Особенно если этот гонимый… гм, не знаю, как бы получше выразиться.
П е т р а. Такой глубоко порядочный, честный и бескомпромиссный, вы хотите сказать?
Х
П е т р а (глубоко потрясенная). Что?
Х о в с т а д. Да, Петра… то есть, фрёкен Стокман.
П е т р а. Так вот что для вас на первом месте?! Не суть дела, не истина и не огромное горячее сердце моего отца?!
Х о в с т а д. Само собой, и это все тоже, конечно.
П е т р а. Довольно, Ховстад. Вы выдали себя, и впредь я ни в чем вам верить не стану.
Х о в с т а д. Вы так рассердились из-за того, что я делаю это в первую очередь с мыслью о вас?
П е т р а. Меня возмутило, что вы были неискренни с отцом. Из ваших с ним разговоров выходило, будто вы радеете исключительно о правде и благе общества. Вы обманули и меня, и отца. Вы не тот, за кого себя выдавали. И этого я вам никогда не прощу – никогда!
Х о в с т а д. Вам бы не стоило быть такой резкой, фрёкен Стокман, особенно сейчас.
П е т р а. Это почему еще – особенно сейчас?
Х о в с т а д. Видите ли, ваш отец не сможет обойтись без моей помощи.
П е т р а (смерив его взглядом). Так вы еще и такой? Фу!
Х о в с т а д. Нет, нет, я не такой. Просто глупость сморозил, не верьте моим словам.
П е т р а. Я уже разобралась, чему мне верить. Прощайте.
А с л а к с е н (из типографии, торопливо и таинственно). Господин Ховстад! Вот черт… (Увидев Петру.) Да как нарочно!
П е т р а. Я положила книгу вот здесь. Поищите для перевода кого-нибудь другого. (Идет к дверям.)
Х о в с т а д (идет следом). Фрёкен, но…
П е т р а. Прощайте. (Уходит.)
А с л а к с е н. Господин Ховстад, послушайте меня, наконец!
Х о в с т а д. Да, да, слушаю. Что стряслось?
А с л а к с е н. В типографии фогт.
Х о в с т а д. Фогт, говорите?
А с л а к с е н. Да, и он хочет поговорить с вами. Зашел через черный ход, не желает, чтобы его увидели, сами понимаете.
Х о в с т а д. К чему бы это? Нет, подождите, я сам. (Подходит к двери в типографию, распахивает ее, здоровается с ф о г т о м и приглашает его зайти в редакционную комнату.)
Х о в с т а д. Аслаксен, проследите, чтобы никто…
А с л а к с е н. Понимаю. (Скрывается в типографии.)
Ф о г т. Господин Ховстад, вы, полагаю, не ожидали увидеть меня здесь.
Х о в с т а д. Да, по правде говоря, не ожидал.
Ф о г т (озирается по сторонам). Вы хорошо устроились, в самом деле уютно.