Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

Даже и не знаю, что теперь сказать, наверное:

— А-а-а-а, бля, пиздец! — подскакиваю и роняю на пол стул.

— Чего ты? — следя за мной широко распахнутыми глазами, изумляется Сергей.

— Пока! — вскидываю руку, одновременно прощаясь с каждым по отдельности и со всеми вместе.

— Ты куда? — орет мне в спину Зверь.

— У него дела, — оправдывается за меня Смирняга.

А я, по-видимому, плохо держу удар! Слабо разбираюсь в людях, не различаю полутонов и не замечаю слишком очевидного. Всем все ясно и понятно. Все играют, только я один держусь, изображая борца за справедливость и четкое исполнение закона, в придачу к

неподъемным моральным догмам.

— Велихов! — кричит Серж, почти настигнув меня возле моей машины.

— М? — не оборачиваясь, отзываюсь.

— Хочешь пари?

Он предлагает сучью блажь, а у меня закатываются под веки бешено выпученные бельма.

— Боже, Серый, — скулю, как раненый, побитый молью и искусанный клещами, старый лев.

— Неделя!

— … — показываю взглядом, что ни хрена не догоняю.

— Семь дней и Ния приголубит твоего сынка.

— Ты продаешь собственную дочь? — подмигиваю и искривляю рот. — Женя в курсе, как пошло ты себя ведешь?

— В курсе, в курсе! Ну? — он предлагает руку, на которую я, не скрывая изумления, таращусь. — Они уже достаточно помучили друг друга. Не могу смотреть на детку, плачущую и каждый вечер давящуюся сдобой. Он раскормить ее, что ли, хочет? Типа пусть будет весом в три центнера, тогда ее вообще никто замуж не возьмет. Это тактика такая у современной молодежи? Между прочим…

— Согласен! — не дослушав, пожимаю ему руку.

— Не трогай парня и на загоняй, Гришаня. Пусть все идет так, как оно идет.

Да с чего они, бля, все взяли, что я третирую ребенка…

В контору залетаю поздно вечером, когда юридический планктон разбрелся по домам, выполнив запланированное и подготовив новое поле для законной деятельности. Проходя по коридору, замечаю свет в трех кабинетах: Петра, Егора и «Гришка».

«Работнички, твою мать!» — ухмыльнувшись, проскальзываю к себе.

Кручусь по площади и никак не найду местечка, где мог бы притулить свой зад, затихнуть и расслабиться. Меряю шагами периметр помещения, улыбаюсь, вспоминая сегодняшнее утро с раскрасневшейся и слегка запыхавшейся, но улыбающейся Черепашкой на большом диване в просторном зале, затем скалюсь от всплывающих в памяти выступлений младшего Смирнова, а на финал встречаюсь взглядом с застывшим в дверном проеме старшим сыном.

— Привет! — громко выдыхаю и мотаю головой. — Что такое?

— Ты подписал? — глухо задает вопрос.

— Петь… — корчусь, изображая жуткие конвульсии и мимические судороги на своем лице.

— Михаил Андреевич согласен. Осталась твоя виза. Я жду!

Значит:

— Нет! — выставляю руки на пояс.

— Ты юрист, отец. А значит, отдаешь себе отчет, что нарушаешь закон. У нас нет рабства или чего-то подобного. Я отработал положенные две недели, поэтому…

— На хрена? — подхожу к нему и застываю, располагаясь почти вплотную к красивому молодому парню, на которого несколько часов назад организовал с одним придурком странное пари.

— Хочу самостоятельности.

— Чем ты будешь заниматься? — прищурившись, задаю вопрос.

— Я не пропаду.

Не сомневаюсь, но отпускать его все же не хочу. Было дело! Мы с матерью позволили ему уехать и жить собственным домом вдали от нас…

— Как твое здоровье, Петя? — хватаю его за руку. Он собирается уйти, а я держу довольно крепко и ничего не позволяю. — Что было?

— Неважно.

— Ты здоров?

— Вполне, — я вижу, как он мягко улыбается и скашивает взгляд, будто что-то скрывает и

недоговаривает. — Больше нет проблем, — видимо, почувствовав, что надо бы подать еще немного информации, пытается убедить меня и избавить себя от будущего потока нехороших для него вопросов.

— А как Тоня? — мягко захожу в нужный поворот.

— Все хорошо.

— Вы встречаетесь? — присев, по-щенячьи заглядываю ему в лицо.

— Да, — спокойно отвечает.

— Давно? — с нескрываемым облегчением в своем голосе задаю, откровенно говоря, чересчур интересующий всех нас вопрос.

— Давно.

— Петь…

— Я не вернусь в контору. Сегодня был мой последний день. Завтра — все!

Да как же так? По-видимому, я все проморгал, пока бегал на стрелки по делам.

— Пока, — сын освобождает свою руку из моего, по всей видимости, некрепкого захвата и покидает мой кабинет.

Высунувшись, провожаю, только для меня, еще мальчишку, на которого у меня был составлен просто-таки аморальный, нечеловеческий контракт с женщиной, на которой я очень счастливо сейчас женат. Тридцать один год назад! Тридцать один — возраст моего Петра и срок совместной жизни с Черепашкой.

Сын замедляется и тормозит у кабинета Мантурова. Он что-то говорит тому, с кем давно знаком, с кем дружил и с кем красивую девушку не поделил. Они о чем-то договариваются, потому как я точно слышу, как Егор говорит:

«Согласен!»,

а Петя после того, как обернувшись на меня еще разок и дружелюбно улыбнувшись напоследок, идет к дверям лифтовой кабины.

Одна неделя, товарищ Сергей Смирнов? Думаю, все произойдет гораздо раньше. Два дня максимум! Нет, пожалуй, я переиграю. Наверное, все-таки…

Один!

Глава 29

Петр

Обожаю скорость. Это трудно объяснить. Уж я бы точно не рискнул. Рев мотора бешено заводит, поршневой свист будоражит, стремительное движение подсаживает и вместе с этим все это основательно расслабляет. Похоже, я нашел место, где могу выплеснуть то, что под каемочку подобралось. Переполнилась сучья чаша, а пена через край пошла. Сука! Сильно накипело! Но теперь-то все. Все! Отныне — точно все!

Выжимаю акселератор, нагнетаю мощь и разрезаю плотный воздух, слившись с байком. Не сбавляя скорости, вхожу в повороты, которых на этой трассе, что мух, обсевших плошку с медом. Мельком подмечаю яркие цвета заградительных барьеров, кое-где расплывчатые фигуры любопытных зрителей и тренерскую палатку конюшни, в которой за моим заездом сейчас следит обретенный очень странным образом новый друг. Ярослав Горовой — муж самой главной пресмыкающейся чешуйчатой, самой старшей Смирновой из мелких скользких гадин. «Моментально Уничтоженный Жених» Дари-Дори, «Мужчина, Угнетенный Женщиной», адской Дашкой. На чем мы спелись с ним? Да вот как раз на этом. Он бывший гонщик, травмированный пилот скоростных, дорогостоящих болидов, а я большой поклонник того, чем трудно или невозможно управлять. Кстати, ко всему относится, а не только к гоночным машинкам, байкам или грузовикам соответствующего класса! Тащусь от непокорности и сложности, упрямства и несгибаемости. Я обожаю подчинять, покорять и добиваться, к тому же дух соревнования и гребаный азарт никто еще пока не отменял. Это дело принципа и нестираемая черта характера. Разобьюсь, но черт меня возьми, добьюсь. Очень жаль, что кое-кто считает, что я на большее, чем мне предложено, не способен. По-видимому, настало время показать себя!