Ген преступника. Часть 1 и Часть 2
Шрифт:
– Хорошо, принесу кофе для малыша и виски для вас, Хэйс.
Слегка посмеиваясь, она вышла из гостиной, теряясь в проеме между кухней и залой.
– Малыш?! Она серьезно?!
– О, тебя это задевает? Я бы не позволил, своему малышу распивать алкоголь. Кто-то из нас двоих должен, оставаться при уме.
Рука непроизвольно взъерошила копну каштановых волос, вызвав новую волну негодования у напарника. Нил обиженно скинул мою ладонь и направился к дивану, бубня под нос гневные высказывания.
– Ты
– Я смотрю, сладкий, ты падок на отвратные шутки.
– О, да мы можем, за себя постоять. Буду знать, малыш.
Наш поединок взаимного унижения, мог продолжаться долго, если бы случайный взгляд не поймал одну очень странную деталь. Гостиная пустовала. В гордом одиночестве стол диван и исцарапанный деревянный стол. Однако над камином, в позолоченной рамке висел холст, измалеванный красками. Я всматривался незатейливый штрихи, пытаясь, уловить образы, что несло данное произведение. За черными линиями скрывались фантомы с застывшим криком на устах; в желтых глазницах запечатлен горящий ужас.
– Вижу, вы уже обратили внимание на мое творение. – Лина возникла в проеме с уставленным посудой подносом. – Я сделала ее для Шона, чтобы он помнил о судьбах, что искалечил своим извращенным нравом.
– И долго вы знали?
– Около года. Шону удавалось, проворачивать свои делишки, огибая мой пристальный взгляд.
– Почему вы не обратились в службу?
– Не знаю…Честно, не знаю. Как бы сильно во мне не было презрение к поганцу, но он все же оставался моим мужем. А удел супруги разделять грехи. Однажды, он помог мне. Вытащил из нищеты, дал пищу и кров. Можете считать меня низкой женщиной, но вы не были там, где мне довелось, побывать.
Мое детство прошло в захолустье, где крысы размером с мелкую собачонку, сжирали заживо, если уснешь слишком крепким сном.
– Мне жаль, Лина.
– Мне не нужна ваша жалость, Молан. Не за этим, я позвала вас в свой дом.
– Сколько вам было лет, когда Шон предложил вам, пойти с ним.
– Около 17.
– Извините за вопрос, но вас, он тоже принуждал…
– Да, он трахал меня около года, а после все прекратилось. Однако, я не считаю это за изнасилование. Как я уже говорила, о наклонностях мужа я узнала всего год назад. И о том, что он отсидел положенный срок в центре изоляции. Вы ведь знаете, что это такое, Молан?
– Да, нас водили туда во время обучения в академии. Тюрьмы, где жестокость к заключенным – часть воспитательного процесса. Через боль и унижение, а порой и пытки, из тех, кто совершил преступление, выбивают дурь. На долго их там не запирают, максимально – два года (для особо тяжких), но результат внушающий. Большая часть из вышедших и помыслить, не смеет о рецидиве. Удивлен, что ваш муж смог, побороть страх перед центром и снова взяться за старое.
– Я тоже поразилась. При одном упоминании о центре, он взвизгнул, упал на колени, клялся, что больше не переступит черту. Я имела глупость, поверить. Старые привычки трудно искоренить, всегда остается соблазн, вновь обратится к ним.
Он насиловал их в нашем подвале,
Меня никто не спас 28 лет назад, когда одурманенный травкой пастор, прямо на молитвенной скамье, облапал мое девственное тело. Жестокая реальность, мальчики. Стоя у двери подвала, я произносила вновь и вновь, словно молитву, что не дам, подобному случиться с еще одним ребенком. Не в моей семье, не в моем доме… Все произошло мгновенно. Шон рассвирепел и кинулся, отнимать нож. Мое запястье оказалось сжато в тесках его жирных рук. Лезвие соскочило и угодило прямо в живот поганцу. Кровь лилась ручьем, брызгала, словно из фонтана.
Я заворожено наблюдала, как ублюдок корчиться от боли, пока не увидела напуганного до смерти мальчика. Сознание прояснилась, и я вызывала скорую. Шон провалялся в реанимации 6 дней. Для врачей это стало лишь очередным несчастным случаем. Тем более, я красочно расписала, готовящего у плиты мужа и момент, когда нож оказался в брюхе неумехи.
Шон лежал под капельницей, в больничной пижаме и стонал от боли. Я посмотрела на него и с холодностью надзирателя в тюрьме произнесла:
« – Это было первое предупреждение, Шон. Если не остановишься, я лично тебя убью. И плевать мне на заключение.»
Месяц прошел гладко, а потом, мне позвонили из лаборатории и сообщили «прискорбные» новости.
Лина потянулась к стаканчику с виски, чтобы промочить горло. Ее рассказ одна сплошная череда падений. Жизнь юной девушки испытавшей физическое принуждение в детстве сменилась на существование под одной крышей с педофилом, которому нужно было лишь прикрытие.
Лина совершила поступок достойный восхищения. Поборов страхи прошлого, она подарила светлое настоящее многим. Кто знает, сколько бы еще детей угодило в лапы старика, до того, как рука Бирна спустила курок.
– Не надо смотреть на меня таким взглядом, Молан. Я сильная женщина и смогу, пережить, куда большие унижения. По правде говоря, я испытала облегчение, когда мисс Данн позвонила ранним утром. Есть в жизни справедливость. Я даю вам свое разрешение на дословную запись в протоколе. Пусть наши доблестные «блюстители порядка» знают, что из себя представлял офисный работник – Шон Рольф. Пусть знают, какой гнилой ублюдок скрывался за отглаженным воротничком пиджака. Кто бы его не убил, я извечно буду благодарна ему. Он спас детей, спас Шона от собственных демонов, подарив избавление.
– Убийство не может быть актом сострадания и, уж тем более, справедливости. Никто не должен, умирать по прихоти другого. – Нил привстал с дивана. Он возвышался над нами, словно родитель, уличивший детей в пакости. Его взгляд уверенный, непоколебимый вдруг просквозил печалью и некой обреченностью. Будто и не он вовсе говорил столь праведные речи, ни его уста наставляли нас.
– Жизнь еще не повернулась к тебе темной стороной, мальчик? Ты бы понял, о чем я толкую, если бы испытал унижение, скорбь, страдания. Мы живем в мире, где преступник может, оказаться борцом за правду, а законопослушный гражданин отбитым мошенником и головорезом. Государство защищает нас, покуда следуем их правилам, оступись, зайди за красную черту, и ты более им не нужен. Закон прост: «Смирись или умри.» Так говорил, мой уже покойный муж.