Ген свободы
Шрифт:
В свое время Пожарского очень обеспокоила вся эта история как раз потому, что она могла стоить ему места в Городском собрании и вообще всей его карьеры. А он много и упорно работал над расширением прав генмодов в Необходимске. И вот теперь признается сам!
Чем его запугали? Что ему предложили за это?
Вдруг меня охватила та самая отвратительная дрожь, то самое предощущение безволия, тяжелый, животный страх. Пока без направленного воздействия, без конкретного приказа, но, так же, как на борту «Прогресса», я чувствовала: если этот приказ отдадут, даже с помощью моей броши я не смогу
В ужасе я повернулась к окну.
Небольшая с расстояния, но на самом деле огромная сигара дирижабля медленно плыла над причудливыми флюгерами главного корпуса Медицинской академии — их видно из кабинета шефа.
— Они перестроили эту машину, — пробормотала я, опираясь на край стола.
Прохор тут же подхватил меня под руку, и очень хорошо: наверное, я бы тут и свалилась.
Озарение пришло сразу, словно сложились кусочки мозаики, которую мы с шефом собирали много дней — или даже много месяцев?
Они (клика Соляченковой!) как-то изменили, перенастроили арку, которую раньше клика Соляченковой смонтировала на дирижабле, и теперь она не просто выявляла генмодов с активным геном подчинения, она транслировала им приказы. Невероятно было осознать, что Пожарский — Пожарский, который казался мне воплощением надежности! — скрывал такую тайну, как уязвимое генетическое наследие. Сказать по чести, я даже не помнила, видела ли я Пожарского на «Прогрессе». Он наверняка был там, там были все, кто чего-то стоил в Необходимске!
Раньше мне бы и в голову не пришло, что Пожарский попался в такую унизительную ловушку. Однако теперь другого варианта я не видела.
Наверное, с него начали испытание. Каким-то образом еще вчера заманили его к башне, около которой висел дирижабль…
— Не может быть, — пробормотал шеф, тоже как зачарованный наблюдая за полетом дирижабля.
Я в панике подумала: он собирается облететь весь город. И таким образом приказать всем генмодам неизвестно что…
Нет, отставить панику! Они не могут приказать «всем генмодам». Нельзя отдать безадресный приказ. Булавки настраиваются на конкретного генмода. Этот аппарат наверняка тоже необходимо было настроить. Предположим, им удалось устроить все во время приема. Предположим даже, что арку можно настроить на нескольких генмодов одновременно. Тогда в опасности только те, кто был на «Прогрессе» в тот вечер.
А я? Я тоже там была. Настроилась ли арка на меня? Или меня пропустили, не заметили… Хорошо бы.
— Шеф, нам надо это остановить, — проговорила я, с трудом преодолевая комок в горле.
Внезапно я почти с ностальгией вспомнила передряги, куда я попадала недавно. Да, там приходилось действовать быстро, да, было тяжело, причем без полной уверенности в том, что удастся выжить. Но в то же время тогда у меня голова не мутилась от страха, а живот не подводило. Наоборот, я отлично соображала. Пожалуй, даже лучше, чем обычно. Наверное, помогал выделившийся в кровь адреналин.
Сейчас же я чувствовала себя слабой,
— Нужно, — пробормотал шеф. — Нужно, нужно… ах черт, я не могу раздвоиться!
Впервые я видела шефа в таком замешательстве. И уж тем более, впервые слышала такое ругательство из его уст! Даже Прохор в удивлении втянул воздух.
— Прошу прощения, Анна! — шеф встопорщил усы. — Я должен лучше следить за языком… Но дело в том, что мне нужно сейчас одновременно переговорить с союзами генмодов, и в то же время выйти на связь с Горбановской…
— При чем тут Горбановская? — удивилась я.
Невестка Соляченковой, конечно, очень колоритная женщина, но, насколько я знала, политического веса у нее никакого.
— Потому что полицию так просто не мобилизуешь, а у нее есть люди, которые могут остановить мятежи, — сообщил шеф довольно загадочно для меня. — Но дело в том, что если я отправлю вас одну вместо себя, она не поверит вам! У вас просто нет должного веса! Даже с моей запиской…
— Мог бы пойти я, — предложил Прохор, который переводил встревоженный взгляд с меня на шефа. — Полагаю, что моих скромных способностей…
— Тебя она знает только как слугу, — перебил шеф. — Тоже не пойдет.
И тут, несмотря на помутнение в голове, у меня мелькнула спасительная мысль. Может быть, я вспомнила, чьи руки подхватили меня в последний раз, когда мне стало так плохо.
— А если я привлеку на помощь Орехова? — спросила я, все еще не отпуская спасительный угол стола. — Как вы думаете, его присутствие придаст надлежащий вес моим словам?
— Если он поверит вам… — с сомнением начал Прохор. — И если он не соучастник.
Но шеф перебил:
— А это вариант! Так и сделаем. Анна, берите сколько нужно денег и отправляйтесь к Орехову, лучше на воздушном такси. Но держитесь подальше от этого дирижабля.
Мне было недосуг размышлять, почему шеф так уверен в том, что Орехов мне поверит и поможет, хотя еще недавно сомневался, не был ли он замешан в переоборудовании дирижабля. Недосуг было и отмечать то, что с несвойственной ему щедростью Мурчалов санкционировал любые траты. Меня слишком мутило. Главное, план был принят — нужно начинать действовать.
Так я оказалась в вечернем небе над Необходимском, держа курс к уже знакомому мне особняку Ореховых.
Мне повезло, что вечер был уже совершенно по-летнему теплый, потому что в спешке и в угнетенном состоянии ума я не захватила из дома теплой накидки. Однако когда аэротакси приземлилось на широкой гравийной дорожке, идущей через красивый парк к особняку Орехова, я успела лишь слегка озябнуть. И даже эту зябкость я едва замечала за громадным, охватившим всю меня облегчением: отпустило! По мере отдаления от дирижабля, все так же медленно плывущим в небе над городом, ужасное давление контрольной булавки (или в данном случае правильнее было бы говорить о контрольной булаве?) покинуло меня.