Генерал Снесарев на полях войны и мира
Шрифт:
5
Краснов среди «красных» знакомых Корнилова не называет Снесарева — тот ещё в Острогожске.
О других же пишет: «Вряд ли Корнилов мог допустить, что его товарищи по академии Незнамов, Балтийский, Лебедев, Раттэль, Бонч-Бруевич станут преподавать основы стратегии Лейбе Бронштейну… или что… Брусилов и его ближайшие начальники на войне Клембовский, Зайончковский, Парский, Сытин, Гутор и другие всю силу своего образования и ума положат на формирование Красной армии в противовес его Добровольческой армии».
Но большевикам надо было или срочно создавать армию или отдавать власть. Последнюю же они не для того захватывали или, скорее, подбирали, чтобы кому бы то ни было её отдать. Их декрет о мире среди западных союзников по Антанте
На экстренно собранном Седьмом партийном съезде решено было перейти к всеобщей мобилизации. Вводилась всеобщая воинская повинность. Был создан Высший военный совет (впоследствии Реввоенсовет республики) для руководства действиями и организацией армии, учреждены комиссариаты по военным делам. Выборность командного состава отменялась.
На Восьмом партийном съезде разгорелись страсти по вопросу о старых военных специалистах — реальных знатоках военной теории и практики. Высказывалось мнение отвести военспецам роль консультантов, а командных постов им не доверять. Но сошлись на том, что «мы без военных специалистов и старых кадровых офицеров, не имея своего командного состава, не имея за душой ничего в военном отношении, не обойдёмся в деле организации армии».
В апреле по зовущей телеграмме Бонч-Бруевича, военного руководителя Высшего военного совета, Снесарев едет в Москву, куда из Петрограда перебралась Совнаркомом вызванная из Могилёва Ставка Верховного главнокомандующего — генералы ГС. Лукирский, К.И. Величко, А.С. Гришинский, Н.И. Раттэль, А.А. Сулейман, М.М. Загю… В Совнаркоме было принято решение о создании военных округов: Московского, Ярославского, Беломорского, Орловского, Приуральского, Приволжского, Северо-Кавказского.
Клич «Социалистическое Отечество в опасности!» (немцы наступают) привлёк многих из офицерского и генеральского корпуса на сторону новой власти. Они мыслили не политически, а геополитически.
Снесарев вспоминает о своих друзьях-товарищах здесь, в Острогожске, а много позже и в вагоне, который, наглухо примкнутый к железному поясу ссыльного состава, доставит его в Северные лагеря; вспомнит и возвратясь оттуда, незадолго до смерти, в 1937 году, уже смутно различая друзей, словно бы уходящих в туманы, откуда не возвращаются.
ЦАРИЦЫНСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ.
1918
Добирается Снесарев до Москвы, судя по дневнику, с крайними неудобствами, с пересадками, долгими часами простаивая в Лисках, Воронеже, на заворонежских узловых и крупных станциях. Едва ли не проще было дойти пешком.
Не может не поразиться глупости, безалаберности происходящего, когда, скажем, главковерх Антонов (Овсеенко), зачем-то пожаловавший в Острогожск, Лиски, занимает аж шесть вагонов, но не имеет ни штаба, ни карт: «Народу много, а толку нет… знающих — никого. При обороне нет ни орудий, ни пулемётов… а в тылу — бронированные поезда, новейшие орудия и пулемётов несть числа. Штабы катаются по всем направлениям… Игра в войну — самая страшная из игр».
Лишь на пятый день поездки — 4 мая (21 апреля по старому исчислению) Снесарев — в Москве. Сразу же направляется к сослуживцам-генштабистам.
Высокие военные чины, пошедшие служить новой власти, жили у Александровского вокзала (несколько раз переименованного, ныне Белорусского), в вагонах привокзального поезда. Вагонах, внешне
В первый же день побывал он у Болховитинова, знакомого ещё по давним годам учения в Академии, тот устроился в вагоне поистине историческом, роковом, не оставляющем сердце и воображение безучастными, — «в вагоне-салоне № 468, в котором ездил когда-то Столыпин, потом Керенский (с ногами забившийся в угол кожаного дивана, когда ему делали доклад). Из этого же вагона тянули на самосуд Духонина…» — запишет Снесарев в дневник. В одном вагоне — причудливая связка разновеликих имён, скорбная скрижаль российской действительности. Благородная и трагическая фигура Столыпина, опереточный анфас-профиль Керенского и опять-таки трагическая фигура Духонина, выпустившего будущих вождей и воителей Белого движения Корнилова, Лукомского, Деникина, Маркова, Романовского из Быховской тюрьмы и знавшего, что за этим последует, как злобной стаей с ним расправятся красные.
1
Но почему он всё-таки поехал — принял предложение большевиков? Разумеется, суть не в этом растиражированном выражении «народ не ошибается». «Трудно сразу понять всё происшедшее, — скажет Снесарев (в пересказе другого человека). — Но если русский народ пошёл за большевиками, то я с ними. Ведь народ не ошибается». Народ за годы войны он повидал во всяких ипостасях — от жертвенника до рвача, от кроткого до разбойника, от воина до дезертира… Дело, разумеется, глубже. Да, конечно, семья. Снесарев уже знал, как обходилась новая власть, при её карательных наклонностях, со строптивыми генералами и офицерами, знал, и как жестоко расправлялась она с их семьями. А для Снесарева семья всё: и родной очаг, и Отечество, и Вселенная. В подпитанном их разрушительными идеями разгуле самостийности большевики пытались снова скрепить былую Российскую империю, направляя свои ещё беспомощные войска то на Украину, то в Туркестан, то в Закавказье. Геополитические импульсы. И ещё. Он был военный, и ему не хотелось вкладывать меч в ножны, пока в стране разбойничают шайки, отряды, полчища бандитствующие; да и немцы подзадержались у берегов Дона; да и Антанта из тех союзников, что недруга хуже: тоже не прочь «упорядочить» российские территории. (Даже США выступят против вожделенно желанного англичанами и иными европейскими и азиатскими политическими верхами поделения России на куски (через федерации, конфедерации — лоскутки былой империи), выступят не из любви, конечно, к России, но опасаясь установления колониального владычества Англии на Кавказе, Японии — на Дальнем Востоке, а значит, и преобладающего влияния их монополий, а не американских.)
Писатель, литературовед, историк Вадим Кожинов в своей глубоко осмысленной книге «Россия. Век XX» сказал не вскользь, но варьируя, что отношение к большевистской власти, которое выразилось «…в жизненном выборе почти половины генералов и офицеров Генерального штаба… было проявлением истинного патриотизма, мучительно озабоченного вопросом о самом бытии России, а не вопросом, скажем, о том, будет ли в России парламент». Белое же движение, его вожди, его верхи вольно или невольно оказались на поводу у западных демократий. Зависимость от Запада, отсутствие геополитического горизонта или нежелание его видеть из-за ближней цели и ближней черты, отчего многими военными предвиделась бесперспективность белых. Наконец, надежда через худшее прийти к лучшему — так думали многие порядочные люди. Они понимали, что если всюду будут худшие, то откуда же взяться лучшему.
2
Итак, первый московский день. «Москва пыльна и грязна до неузнаваемости; люди мрачны и бледны, подозрительно косятся друг на друга… Прибыл на вокзал, легко нашёл поезд, сначала встретил молодых Тавашерну, Александрова… Ковалевского… Показывают мне успехи немцев: занято Чертково, возле Валуек кольцом идут наши позиции. Красная гвардия ведёт себя презренно: малый нажим, и всё отлетает на десятки вёрст, германец рвёт их как паутину. Молодёжь настроена оппозиционно, все меня зовут “ваше превосходительство” и делают нужные реверансы… Здесь всё наше, и сюда “тов.” дух не пройдёт.