Генеральный попаданец

Коруд Ал

Косыгинские, если быть точнее, реформы группы профессора Харьковского инженерно-экономического института Евсея Либермана стартовали по итогам Всесоюзной экономической дискуссии 1962–1965 годов. Стартовым выстрелом стала опубликованная 9 сентября 1962 года в «Правде» статья Либермана «План, прибыль, премия». Реформа предполагала децентрализацию управления народным хозяйством страны и самостоятельность предприятий. Вместо валовой продукции, как основного показателя эффективности социалистического предприятия, на первый план вышли прибыль, рентабельность и показатель реализации продукции.

Предприятиям предоставлялось право самостоятельно

планировать своё развитие, разрабатывать решения по капиталовложениям, ассортименту и эффективной реализации продукции. Они сами определяли численность персонала и размеры материального поощрения. За счёт прибыли формировались фонды, средства которых расходовались по собственному усмотрению руководства, в том числе и для материального поощрения работников. То есть начинала превалировать ушлая местечковость вместо былых сверхзадач!

Интересы сотен тысяч отдельных предприятий получали приоритет над интересами страны. О неминуемом крахе советской экономики, подчинённой системе хозрасчёта предприятий, в 60-е годы предупреждал выдающийся советский авиаконструктор О. К. Антонов: «Не ясно ли, что потери народного хозяйства ещё более возрастут, что предприятия окончательно обособятся, исчезнет вовсе „забота о дальних“, предприятия станут работать кто в лес, кто по дрова. И если в результате такого форсированного стимулирования длинным рублём, возможно, вначале даже возрастёт сумма прибылей в промышленности, то в ближайшие же годы наступит полный крах».

Вот уж точно: «Если у вас чешется, то чешите в другом месте!».

Что же в итоге Косыгинско-Либерманских реформ у нас в СССР получилось? Фактически за несколько лет произошла деформация главных целей, которые преследовали предприятия. Главным в итоге стало — извлечение прибыли любой ценой. Прибыль продолжала образовываться как процент от себестоимости. То есть, чем выше себестоимость, тем выше прибыль. Снижать её стало для коллективов невыгодно. Так включился набивший позже оскомину механизм затратной экономики. Но самое поганое, что в результате этих реформ предприятиям стал невыгоден научно-технический прогресс. Зачем уменьшать затраты на производство, если можно банально увеличивать себестоимость конечной продукции и получать за это положенные ништяки? Поэтому под различными предлогами коллективы старались замедлить внедрение новых технологий.

Сложилась парадоксальная ситуация: старые технологии способствовали процветанию, ведь тогда росла себестоимость и в итоге прибыль. При этом исчезли мотивы увеличения производительности труда, сокращения издержек. По новым правилам не надо внедрять свежие технологии, увеличивать качество выпускаемой продукции. В результате вместо снижения затрат запускается прямо противоположный механизм — наращивание затрат. Главной движущей силой предприятий становится не эффективность и развитие, а «надувание» прибыли и затрат, торг за распределение ресурсов — «выбивание фондов».

Еще одним следствием реформы Либермана стало снижение количества произведенной продукции в натуральной форме. Зато неконтролируемо увеличивался раздутый Фонд Оплаты Труда, регулярно выплачивались премии, в торговлю выбрасывались необеспеченные денежные средства, вымывая оттуда и так невеликое количество товаров народного потребления. Экономика СССР стала работать не как единый организм, а как совокупность предприятий, каждый из которых преследовал собственные местечковые интересы. Преобладающим стал хозрасчет отдельного коллектива.

Сокращение реального производства при одновременном «выполнении» плана в стоимостных показателях

привел к скрытой инфляции в виде товарного дефицита — доходы населения, благодаря премиям и росту зарплат стали существенно выше реальной производительности труда. В торговле за короткое время возникла нехватка товаров народного потребления, особенно дешевых изделий, которые были нужны населению, но их мизерная стоимость мало интересовала большие предприятия. Это справедливо вызвало растущее недовольство населения. К тому же резко упала дисциплина поставок. Недопоставка «копеечного» изделия, являющегося комплектующим для другого завода, зачастую останавливала целые конвейеры.

При Брежневе еще довольное сильное государство в лице Совмина и Госплана не давало стремительно увеличивать прибыль предприятий, а также допускать стремительный рост себестоимости изделий. Если какой-то завод слишком быстро увеличивал свои затраты, то это включали в план и премирования не полагалось. Хозяйственные руководители это моментально усвоили, и процессы дезорганизации экономики пошли медленней, но все рвно шли. Наверное, именно тогда в голову хозяйственных руководителей начал проникать вопрос, а не «реформировать» ли им политическую систему, чтобы обогащаться можно было быстрее? Откуда шел процесс: сверху или постепенно появился социальный заказ снизу, пока мне было неясно. Но что такая реформа Советскому Союзу противопоказана понятно изначально. Кто же ее так упорно продвигал?

Давайте разберемся. Именно в эти годы проявился и начал процветать тренд на конвергенцию. Только вот на практике оказалось, что рыночные механизмы в социализм никак не впихиваются. Они попросту несовместимы. Отсюда корни будущего Горбачевского капиталистического перелома. Экономисты восьмидесятых, не скрываясь, агитировали за слом социалистического хозяйства и проведение рыночных реформ. Хороших мы воспитали ученых мужей! Сами, внутри себя.

Я задумался. А кто должен был следить за перерождением советской науки? Отдел науки и учебных заведений ЦК КПСС. Возглавляет его некий Трапезников, и руководить будет аж до восемьдесят третьего года. Надо будет с ним после Секретариата переговорить один на один. Кто контролирует у нас в партии экономическую науку? Пока мне известно, что вскоре будет придумана Система оптимального функционирования экономики, которая напрочь отрицала централизованное планирование и Госплан, увязанный с социальной политикой.

Плод академических экономистов из Института мировой экономики и международных отношений, Институт США и Канады АН СССР, а также довольно мутных НИИ. К сведению, в 1972 году в Вене будет создан Международный институт прикладного системного анализа. От СССР соучредителем института стал Джермен Гвишиани, а с 1976 года он директор новосозданного Всесоюзного НИИ системных исследований АН СССР (ВНИИСИ), который задуман, как советский филиал МИПСА. Именно этот институт и стал «кузницей кадров» и фабрикой по подготовке будущих «молодых реформаторов», которые должны были начать в СССР реформы с целью перехода к рыночной экономике.

Через ВНИИСИ-МИПСА в 70–80-е годы прошли и другие «отцы русской демократии». Например, Гаврила Попов, который стажировался в МИПСИ в 1977 году. Через МИПСИ также прошли Нечаев, Ясин, Шохин,

Кагаловский, Глазьев. Кто в реальности стоял за академиками, сказать трудно. Вполне вероятно, что КГБ, а также верхушка из Министерства внешнеэкономических связей. Но ясно одно, что идея демонтажа СССР родилась внутри нашей страны задолго до трагического финала, а теоретическую базу под разрушение разработали именно советские академики, а не ЦРУ.