Гений и злодейство
Шрифт:
Зинаида была быстра и наблюдательна.
– А зачем ты положил его в карман?
Шпак пожал плечами и опустил взор долу, к маленькой липкой белой лужице.
– Хоть бы газетку подстелил. Шпак молчал.
– Ты же пиво пошел пить?
– Мне захотелось мороженого.
– А потом?
– Потом я ел мороженое, а пришел человек, который стал на меня кричать.
– Кто стал на тебя кричать? Да говори ты, не мямли, что еще за мужик попался?
– Артем Артемыч, – признался Шпак.
Ему
– Похожий на моржа, – добавил Шпак и вдруг улыбнулся.
Потому что гений, живший в нем, осознал, насколько смешны и неопасны для жизни события, конфликты и страхи, которыми питаются жители этой планеты. Ну мороженое в кармане… ну старик, похожий на моржа… ну жена ругается…
– А ты не улыбайся, – оборвала этот сладкий сон Зинаида. – Сам будешь пол подтирать.
Гений улыбнулся, да так искренне и даже задорно, что у Зинаиды схватило под сердцем – таким он был в тот первый вечер на танцверанде. И сам забыл потом о такой улыбке.
А Шпак не притворялся. Он не мог и не хотел отделаться от щенячьего чувства свободы. Ну хоть прыгай и виляй хвостом!
Она велела ему раздеться, сама быстренько постирала брюки, а он сидел в трусах у телевизора, смотрел одним глазом футбол, а сам все оборачивался – в открытую дверь кухни ему была видна жена. Жена убитого им человека… и самому себе страшно признаться – желанная женщина.
Он где-то читал о такой ситуации. Но в отличие от того героя он был рад тому, что у Шпака оказалась такая милая жена. Могла бы оказаться стерва, корова, уродина… Ему везет на этой Земле.
А Зинаиду смущало то, что Шпак никуда не уходит из дома. Сидит трезвый, не ярится, порой обернется к ней и улыбается.
Что-то случилось. Серьезное и даже пугающее. Потому что таких чудес не бывает. А если и бывают, то тащат за собой на веревке неприятности…
Подошло время укладываться.
Ну и что, казалось бы?
Сколько лет они ложились в кровать, а за последние три года он ни разу на нее не покусился. Засыпал и храпел. А она толкала его, пугала, даже будила. Он проворчит что-то – и снова храпеть!
В тот вечер Зинаида долго стояла под душем. Она ничего не могла с собой поделать: это был ее первый мужчина, это была первая ночь – ну хоть плачь, хоть смейся!
Она боялась, входя в комнату, что он похрапывает как обычно, что ей все это почудилось. А он не спал.
Свет луны заполнил комнату и отразился голубым огоньком в его глазах, они стали глубокими и загадочными… ну почудится же такое немолодой женщине!
«А я еще молода…»
– Ты не спишь? – спросила она тихо, почти шепотом. Никого рядом не было и квартира изолированная, а она шептала.
И сразу перехватило дыхание.
– Я не сплю. Иди ко мне. Он правильно сказал.
Она сбросила
А он протянул ей навстречу руки.
«Боже мой, я же каждую родинку на его теле знаю и ненавижу!»
Он прижал ее к себе, всем телом прижался и замер.
Он дышал часто, и слышно было, как бьется его сердце. Часто-часто.
Ну, сделай что-то…
Она поцеловала его, нежно и щекотно, сначала в щеку, потом, ощупывая губами его лицо, как слепец, ищущий дверь, она дотронулась до уголка губ.
И он застонал, словно впервые ощутил так близко женщину.
– Я так люблю тебя, – прошептал он. – Я так люблю тебя, что не могу, не смею… я умру…
Наконец-то ее губы отыскали его рот.
Она обожглась от этого прикосновения.
Ей казалось, что она молит его овладеть ею, но губы не могли оторваться от его губ, и вместо слов получилось сладкое, низкое мычание.
Она опрокинулась на спину и потянула его к себе… «Ну ляг на меня! Я не могу больше терпеть эту томительную сладость».
– Я не могу! – закричал он. – Я не могу, не смею, я недостоин.
– Нет-нет, не уходи от меня.
– Я не могу.
– Поцелуй меня в грудь. Моя грудь как у молодой, совсем еще тугая, ты попробуй, ну сделай же мне больно! Ты раньше этого хотел!
– Ты с ума сошла. Я не могу причинить тебе боль, моя любимая.
Зинаида знала, что не выпустит его. Пускай себе рыдает, пускай отбивается, как ребенок, которого притащили в ванную и моют ему под краном измазанную вареньем рожицу.
«Почему я думаю о ребенке, о варенье?»
Она протянула вниз, к его чреслам, полную, совершенную, жадную руку.
Господи, как тверда и упруга его плоть! Только она назвала это не плотью, а куда более откровенным словом.
Теперь не упустить! Он хочет вырваться, уйти от нее. Он с ума сошел! Он же хочет ее так, как не хотел все пятнадцать лет жизни!
Главное – поместиться под ним, почувствовать его тяжесть напряженными твердыми сосками…
– Ох, – прошептала она.
Как он скользнул в нее, как ударил и обжег все внутри! Ради этого мгновения она и живет на свете…
«Еще! Еще, только не спеши, умоляю, не спеши, мой любимый!»
Оказывается, она помнит это слово. Неужели она когда-то называла его этим словом?
Нет, его не удержать! Он так спешит, он бьется об нее, как крупный судак о лед.
Не спеши…
Но последних слов она не произнесла, потому что его желание было настолько велико, что она излилась навстречу ему, будто прорвало горную плотину…
И закричала так, что тут же испугалась – как бы не услышали соседи!
– Прости, – сказал он после долгого молчания, – я, наверное, сделал тебе больно.