Гений зла (сборник)
Шрифт:
равно. Вот это и пытался на очной ставке мне повторить
несчастный Миша Меерович <…>».
...И вот, по мнению Прохоровой, мой отец, услышав от нее в
разговоре наедине вышеприведенную фразу (или даже примерно
такую!) посылает через год с лишним своего лучшего друга на
Лубянку, чтобы тот напомнил об этом самой Прохоровой… Но
ведь так не поступил бы не только очень умный, но даже
минимально
его разоблачили, конечно). Значит, интерпретация Прохоровой
данного эпизода (равно как и предыдущего) неверна.
...Вместо того чтобы приписывать моему отцу злонамеренное
абсурдное действие, Прохорова могла бы предположить
совершенно иное: Мееровича вызывают на Лубянку и заставляют
«вспомнить» несколько (а не одно! – см. также статью
«Прохоровы с Трех гор») типовых антисоветских высказываний
из лубянских списков и приписать их Прохоровой. То, что одно
из этих высказываний окажется похожим на какую-нибудь фразу
самой Прохоровой, сказанную ею в течение года, имеет очень
высокую вероятность. Очевидно также, что Прохоровой
подсказывают, в каком направлении вести поиски врага: очная
ставка с Мееровичем происходит в тот же самый день, что и
очная ставка с сестрой моего отца (см. статью Прохоровой).
Не правда ли, такие действия «органов» надежно прикроют
настоящего стукача?
Но зачем «органам» так стараться для прикрытия какого-то
стукача? – возможно, спросит меня недоверчивый читатель.
(Похожий вопрос мне уже фактически задавал господин
Аполлонов в статье «Комментарий к одному расследованию»,
напечатанной в № 1 за 2002 год Российской музыкальной
газеты). Читатель! Стукач – глаза и уши режима. По-моему, этим
все сказано, тем более, что речь идет о кругах престижной
интеллигенции, где, в сущности, рождается общественное
мнение*.
...Я не стану анализировать здесь остальные эпизоды следствия,
рассказанные Верой Ивановной, не только потому, что все они
могут быть объяснены наличием банального подслушивающего
устройства в ее квартире и минимальной фантазией следователя.
Есть для этого и другая причина.
...Дело в том, что в 2001 г. я получил из ФСБ справку, где
сказано, что никаких сведений о моем отце в архиве ФСБ не
имеется. (Справку я отнес в Музей им. Глинки). В результате во
всем рассказе Прохоровой остается только один обвинительный
аргумент, который мог бы быть объективным
подтвержден. Ответом на него я и ограничусь.
...
* А вот что думает по этому поводу генерал ФСБ Куцубин, у которого в
прежнем КГБ была репутация ведущего специалиста по «наружке» и
женской агентуре (см. статью Бориса Ноткина в «Московском
комсомольце» от 13 августа 2002 г.): «Агентура – такой же золотой
фонд страны, как ученые или военные специалисты. <…> Их костяк
отбирается и воспитывается десятилетиями упорнейшего труда
офицерами высшей квалификации. Убогие осведомители, как их
представляют себе обыватели, никогда не поднимутся до решения
необходимых задач».
...Теперь продолжу цитировать Веру Ивановну: «Что же касается
появившегося во втором издании книги [т.е. в повести «Быть
может выживу» – А.Л.] утверждения сына, что разгромная
критика кантаты отца, восхваляющей Сталина, на пленуме Союза
композиторов СССР в 1949 году (то есть уже после ареста
Есенина-Вольпина) является бесспорным доказательством его
невиновности, то не надо забывать и другого. Именно в это
время Локшин получил жилье – несколько комнат для себя, своей матери и сестры. Тогда это было исключительным
событием, и понятно, что человеку гонимому или с сомнительной
(с точки зрения советской власти) репутацией квартиру в Москве
вряд ли бы предоставили».
...Звучит убедительно, не правда ли? Но к действительности
имеет очень слабое отношение.
...Во-первых, комната была одна, а не «несколько» (и уж тем
более не «квартира»). В трехкомнатной квартире N 1 на первом
этаже дома 1а (корп. 41) на Беговой улице жилье предоставили
трем семьям: Грачевым, Губарьковым и Локшиным. (Это могут
подтвердить наши бывшие соседи Мария Трофимовна Грачева и
Татьяна Николаевна Губарькова, а также многие другие люди).
Комнату эту отец получил от Союза композиторов благодаря
ходатайству Н.Я. Мясковского, который случайно услышал, как
некий композитор от нее отказывался, желая получить лучшее
жилье.
...Во-вторых, комнату Локшин получил не «именно тогда», т.е. не
во время разгрома кантаты (декабрь 49 г.), а на год раньше.
...Как следует из статьи Прохоровой, она в упомянутой комнате
также бывала и, следовательно, все видела своими глазами. Но