Геносказка

Соловьев Константин

В каморке папаши Арло никого не было.

Ни самого шарманщика, ни кого бы то ни было еще. Лишь ветхая, обильно украшенная плесенью мебель, ржавый синтезатор в углу да слепые, заросшие паутиной окна. Фальшивый камин остался на своем месте. Масляная краска, которой его когда-то старательно выписали, поплыла от влажности и жара, отчего камин давно утратил какое-либо сходство с настоящим, да и натянутый холст необратимо потемнел.

— Их нет, — констатировала Гретель от порога. — Но… почему?

— Может, они не очень-то спешат? — усмехнулся

Гензель, все еще не выпуская мушкета и озираясь. — Хотел бы я знать — куда подевался папаша Арло? Разве ты не наказала ему присматривать за камином?

Гретель нахмурилась.

— Да. И он пообещал, что будет караулить его, пока мы не вернемся.

— Видимо, он решил досрочно сдать свою вахту.

Гензель, сам не понимая отчего, уставился на фальшивый камин. Ужасная безвкусица, не имеющая ничего общего с хорошим гобеленом. Надо быть человеком удивительной выдержки, чтоб прожить всю жизнь, созерцая подобную мазню.

— Я не понимаю, братец, — Гретель тоже обводила комнату удивленным взглядом, — почему здесь никого нет? Ни старика, ни Бруттино…

— Не знаю, — признался он. — У деревяшки была в распоряжении вся ночь. Но холст даже не порван… Что же до Арло, вполне вероятно, что он предпочел взять ноги в руки и смыться подальше, едва представилась возможность.

— Он мог сбежать гораздо раньше. В тот же день, когда пропал ключ.

— Угу, — отозвался Гензель, все еще изучая натянутый холст. — Больше жизни любил своего Бруттино, и это и стало его главной проблемой.

— Что ты имеешь в виду, братец?

— Ты ведь знаешь, что у акул превосходное чутье, особенно по части крови?

— Я знаю твою генокарту наизусть. К чему ты ведешь?

Гензель улыбнулся, повернувшись к холсту спиной. Мушкет вновь оказался на плече, но в этот раз три его ствола равнодушно изучали осевший трухлявый потолок.

— В данный момент я явственно чувствую два запаха. Первый — запах крови Арло. Ее совсем немного, но она свежая. Возможно, именно тут его ударили, чтобы лишить чувств и унести с собой.

Гретель насторожилась.

— Значит, он не сбежал. А второй?

Гензель вздохнул.

— А еще здесь чертовски несет псиной…

Все еще стоя спиной к фальшивому камину, Гензель быстро рванул мушкет за ремень, поднимая ствол. Оружие лежало в его руках задом наперед, ствол смотрел за спину, так что на спусковой крючок пришлось нажимать большим пальцем.

Отдачей мушкет едва не вырвало у него из рук — слишком уж непривычная позиция для стрельбы. Но Гензель знал, что не промахнулся.

Холст с фальшивым камином лопнул, из-за него, вереща и завывая, в облаке тлеющей шерсти вывалилось огромное существо с непомерно большой головой, похожей на деформированную собачью морду. Лоскуты, еще недавно бывшие целым холстом, тоже тлели, распространяя по всей хижине тягучий запах, похожий на вонь горелого тряпья. В сочетании с запахом паленого мяса и шерсти он был особенно невыносим.

Существо скрежетало зубами и шаталось, прижимая гипертрофированные

лапы к груди, там, где светилась, подобно углю из самого настоящего камина, глубокая дыра в обрамлении вздувшейся багровой кожи. Зажигательная пуля легко пробила грудину и, даже застряв во внутренностях человека-пса, продолжала гореть, причиняя, должно быть, невыносимую боль.

Антропос даже не помышлял о нападении. Его шерсть трещала и тлела, к ней прилипли горящие лохмотья холста, из оскаленной пасти, способной запросто откусить Гензелю голову, доносился лишь истошный, совсем не человеческий вой.

Гензель поднял мушкет, удерживая его одной рукой, и всадил пулю прямо в пасть, аккурат меж зубов.

Антропос захлебнулся своим воем. Тяжелая пуля с термической смесью лопнула у него в пасти, выбив неровный кусок затылочной кости и мгновенно превратив содержимое черепа в прилипшую изнутри сажу. Человек-пес выгнулся всем телом и умудрился сделать еще два или три шага, прежде чем мягко повалился на пол, раскинув лапы. Шерсть его все еще продолжала тлеть, отчего тесная каморка папаши Арло наполнялась удушливым смрадом. Все еще горящий огонь поедал его потроха с жадным шипением.

— Только очень недалекие люди прячут ценные вещи за нарисованным камином, — пояснил Гензель, вставляя в опустошенные стволы пули и засыпая на полку порох. — Но только круглые идиоты прячутся за ними сами.

Теперь, когда от фальшивого камина остались лишь лоскуты ткани, стало видно, что он скрывал: зловещий темный проем, из которого веяло ощутимым даже рядом с догорающим Антропосом холодным сквозняком.

— Эффектно, — нехотя обронила Гретель, косясь на брата. — Но слишком театрально. Не обязательно было пытаться произвести на меня впечатление. Это твое «несет псиной»…

Она поморщилась. Так невозмутимо, точно речь шла о неудавшемся карточном фокусе. Гензель не удержался, ухмыльнувшись.

— Чего плохого в театре? К тому же это не меня сгубила любовь к паршивым декорациям!

На то, чтобы засыпать порох и забить пыжи, у него ушло полминуты. Очень долгие полминуты, тянувшиеся бесконечно, несмотря на подгоняющие их быстрые удары сердца. Наконец мушкет был вновь заряжен. Гензель поправил его, проверил, легко ли выходит из ножен кинжал, и шагнул в сторону темного проема. Гретель устремилась было за ним, но вынуждена была остановиться, когда остановился он.

— Извини, сестрица, но тебе туда вход заказан.

Прозрачные глаза полыхнули прозрачным же огнем, по сравнению с которым пламя, унесшее жизнь незадачливого Антропоса, могло показаться едва теплым. А вот голос, напротив, был ледяным.

— Позволь напомнить тебе, братец: там, за дверью, склад, битком набитый генетическими зельями. А я, если ты помнишь, геноведьма.

— Со своей стороны могу напомнить, что там — три опытных убийцы, — сказал Гензель. — Каждый из которых, подозреваю, может дать мне изрядную фору. Или ты хочешь, чтобы мне пришлось следить еще и за твоей собственной головой?