Генрих Гиммлер
Шрифт:
О традиционном лечении в институте психиатрии для фюрера, конечно, не могло быть и речи. «Вы понимаете теперь, как я озабочен, — сказал Гиммлер. — Мир считает Адольфа Гитлера сильным человеком — и именно таким он должен войти в историю. После войны великий немецкий Рейх будет простираться от Урала до Северного моря. Это будет величайшим достижением Фюрера. Он величайший из когда-либо живших, и без него это никогда не стало бы возможным. Так что какая разница, больной сейчас он или нет, когда его работа уже почти завершена».
Лишь из чистой озабоченности Гиммлер показал отчет Керстену, на мнение которого собирался положиться, но данный Керстеном совет оказался неприемлемым — Гитлер должен немедленно подать в отставку и начать лечение, в то время как его преемник должен завершить войну. Гиммлер тут же разразился потоком возражений, подготовленных заранее на явно ожидаемый ответ Керстена. Ни о каком преемнике не может быть и речи; Партия вступит в конфликт с Верховным командованием; его заподозрят в личных мотивах, поскольку создастся впечатление, что он сам хочет получить власть; наблюдаемые у
«И что, в таком случае, вы собираетесь делать? — спросил Керстен. — Вы что, собираетесь пустить все на самотек и просто ждать, пока состояние Гитлера совсем ухудшится? Вам не противна мысль о том, что во главе немецкого народа стоит человек, наверняка страдающий прогрессивным параличом?»
Гиммлер ответил — в своем духе. «Пока это зашло недалеко; я буду внимательно наблюдать, и если окажется, что отчет не ошибался, у нас будет достаточно времени для принятия мер».
Согласно Шелленбергу, Гейдрих собрал самые подробные сведения о здоровье и привычках Гитлера, в том числе и диагнозы его врачей; после смерти Гейдриха все эти отчеты были переданы Гиммлеру. То, что, несомненно, навело главу СД и протектора рейха в Праге на яркие размышления, лишь наполнило Гиммлера острым беспокойством. Позже Керстен установил, что отчет был специально составлен для Гиммлера на основании сведений, предоставленных абсолютно честным медицинским советником, имя которого не называлось. Хотя о плохом здоровье Гитлера и его психических странностях постоянно ходили различные слухи, подробности о его заболевании были известны лишь нескольким лицам, в число которых, как установил Керстен, входили Борман и, возможно, Геринг [84] .
84
Следует отметить, что в недавно вышедшей книге, в которой изучается история болезни Гитлера, увиденный Керстеном документ, свидетельствующий об установленных у Гитлера симптомах сифилиса, не упоминается. См. книгу доктора Йохана Рехтенвальда Чем страдал Гитлер. Однако в настоящее время можно с определенностью утверждать, что Гитлер страдал не от осложнений сифилиса, а, что не раз утверждалось, от болезни Паркинсона (paralysis agitans).
Спустя неделю, 16 декабря, Гиммлер еще раз обсудил ситуацию с Керстеном. На этот раз разговор был более серьезным. Керстен настаивал на том, что Гитлер должен, ради Германии, подать в отставку и пройти соответствующее лечение; пока он остается на вершине власти, в любой момент может случиться так, что разум ему откажет, и он окажется в плену иллюзий и мании величия. Сначала у него нарушится координация движений, а затем последует паралич речи и конечностей. Находясь под влиянием болезни, он может отдавать совершенно пагубные приказы. Он очень больной человек и должен соответственно лечиться.
Гиммлер хранил молчание. Керстен высказал мысль, что Гитлера следует склонить к передаче полномочий преемнику и что за этим должны последовать мирные переговоры. На это Гиммлер ответил, что Гитлер назначит преемника только на случай своей смерти, и что если Гитлер при жизни утратит абсолютную власть, между армией и партией разгорятся «яростные споры о преемнике». Что же касается его самого, он никогда не сделает ход против Фюрера первым; «все будут считать, что я руководствуюсь личными мотивами и сам пытаюсь захватить власть», объяснил он. Перед лицом все еще непоколебимой фигуры Гитлера любые медицинские свидетельства будут сочтены поддельными. Его следует оставить на его месте, сказал Гиммлер; отставка принесет неописуемый вред. Он уверен, что здоровье Гитлера еще достаточно крепко, и он преодолеет болезнь; заметные у него симптомы вполне вероятно могут быть следствием простого переутомления. Все, что он может сейчас предпринять, это пристальнее следить за здоровьем Фюрера. В результате Керстен осознал врожденную слабость, скрывающуюся за видимой силой Гиммлера.
В течение 1943 года здоровье Гитлера значительно ухудшилось; это замечали все, кому приходилось с ним встречаться. Не ясно, что было известно Шелленбергу из содержания секретной папки; он вполне мог знать больше, чем показывал. Он просто отмечает: «с конца 1943 года у него стали заметны прогрессирующие симптомы болезни Паркинсона… началось хроническое разрушение нервной системы». Уже в марте Геринг выказывает Геббельсу свою озабоченность состоянием Фюрера, который, как он заметил, за три с половиной года войны постарел лет на пятнадцать. Геббельс согласился, и добавил, что Гитлер никогда не отдыхает, а «сидит в своем бункере, терзается и мучительно размышляет». Теперь он страдал от дрожи в левой ноге и руке, и при этом принимал прописанное Мореллем лекарство от хронических болей в желудке, состоящее из смеси стрихнина с белладонной, которое, согласно последующим медицинским исследованиям, могло принести ему лишь вред и вызывало все более заметное обесцвечивание кожи. Когда он не был в Обер-зальцберге, где жила в уединении его любовница Ева Браун, он почти все время проводил в различных удаленных центрах, откуда командовал своей войной, и особенно в Волчьем Логове в Растенбурге, скрытом в дремучих лесах Восточной Пруссии, где летом 1941 года, глубоко под землей, в окружении хорошо охраняемых деревянных домиков, для него построили бетонные апартаменты. По словам генерала Йодля, «Волчье логово» стало странной смесью «монастыря с концентрационным лагерем».
В этих бетонных стенах Гитлер проводил свои бесконечные заседания. Он ел и спал по настроению, не совершал никаких
Именно в этих условиях он обычно принимал своих министров, Геринга, Геббельса, Гиммлера, Риббентропа, Шпеера и Бормана, когда они приезжали на Восток для встречи с ним и плели вокруг остатков его внимания паутины своей зависти. Именно здесь, например, он произнес перед Гиммлером и членами его свиты эмоциональную речь о Вагнере. Гиммлер, как и другие, тянулся к нему, как к последнему источнику энергии, собранной им за многие годы; каждый из этих людей терзался сомнениями и тревогами. Как они будут, думали они, сохранять и преумножать эту энергию друг за счет друга? На поверхности они выглядели коллегами, связанными воедино своей привязанностью к Фюреру; в глубине же они были империалистами, обеспокоенными лишь расширением сферы влияния своих соперников в ожидании того времени, когда кто-то из них унаследует место Гитлера. В мгновение ока они образовали объединенный кабинет исполнительных министров; Гитлер, чья власть в большой степени опиралась на дезорганизацию, лежащую непосредственно под ней — отрицательные следствия принципа «разделяй и властвуй», всегда понимал опасность такой организованной и координированной силы. Когда впервые начиналось обсуждение какого-нибудь существенного вопроса, он предпочитал встречаться с министрами поодиночке; когда они собирались вместе, время тратилось на обсуждение мелочей или на безусловное принятие пространных высказываний Гитлера.
Рейтлингер отмечал, что Гиммлер никогда не одобрял собраний высших офицеров, на которых они обсуждали бы свои общие проблемы. Они тоже были соперниками в борьбе за его благосклонность, и он старался иметь дело с каждым в отдельности, дабы предотвратить всякую возможность сговора. Подобно Гитлеру, он окружил себя младшими офицерами, адъютантами, которых он мог заменить в любой момент, но которые, благодаря близости к нему, получили власть, значительно превосходящую их положение. Керстен быстро осознал силу влияния людей, подобных полковнику СС (позже генералу) Рудольфу Брандту, главному адъютанту Гиммлера, бывшему писарю, которого нельзя было миновать на пути к рейхсфюреру СС. Шелленберг описывает Брандта как маленького человека самой заурядной наружности, который всеми силами старался и внешностью и поведением походить на Гиммлера. Он обладал феноменальной памятью и начинал работу с семи часов утра, спеша к хозяину с папками и бумагами, чтобы работа уже могла начаться, пока Гиммлер брился. Если приходили плохие новости, Брандт начинал с обращения «Извините», и Гиммлер прекращал бриться. «Он был живым блокнотом Гиммлера… Думаю, он был единственным человеком, которому Гиммлер полностью доверял… Он был глазами и ушами хозяина и часто представлял Гиммлеру дела в манере неотложной важности». И Шелленберг, и Керстен старались поддерживать с ним хорошие отношения [85] .
85
Другим близким советником был, конечно же, бывший генерал СС Карл Вольф, который выступал в роли офицера связи Гиммлера в ставке Гитлера до 1943 года, когда его назначили военным комендантом Северной Италии. До вынесения последнего приговора он содержался в Штадельгеймской тюрьме Мюнхена, где Х.Ф. было позволено взять у него несколько интервью. Он обладал юмором и обаянием, и Гиммлер всегда с нежностью называл его Вольфхен.
Старшие офицеры Гиммлера были подобны планетам, вращавшимся вокруг гиммлеровского солнца, каждый из них оставался на своей орбите — генерал СС Эрнст Кальтенбруннер, назначенный главой отдела имперской безопасности в 1943 году, генерал СС Мюллер, начальник гестапо, генерал СС Поль, начальник экономического управления СС и инспектор концентрационных лагерей, и генерал-лейтенант Шелленберг, глава внешней разведки, который к этому моменту стал ближайшим политическим советником Гиммлера. Он содержал также свиту специальных советников, таких как Корхер, который наряду со сбором статистических данных составлял секретные отчеты о других лидерах СС. За все это он был побит в августе 1943.
После назначения Кальтенбруннера начальником Управления имперской безопасности 30 января 1943 года, Гиммлер допустил смертельную ошибку. Конечно, это он привез его из Вены, где тот в течение нескольких лет занимал пост начальника полиции СС, поскольку считал, что новым человеком будет легче управлять. Кальтенбруннер, хоть и был глупцом, обладал достаточной сообразительностью, чтобы разделять мнение СС о том, что война уже проиграна, и искать быстрейших путей к получению власти, одним из которых было заключение рабочего альянса с Борманом, когда следующим апрелем тот стал личным секретарем Гитлера. Едва ли Гиммлер мог предвидеть эту опасность лучше, чем опасность, исходящую от его другого главного оппонента; им был Мюллер, начальник гестапо, который, согласно Шелленбергу, тоже поторопился установить хорошие отношения с Борманом. И Мюллер, и Борман считали, что мирные переговоры начнутся скорее в России, чем на Западе. Шелленберг считал и Кальтенбруннера, и Бормана своими врагами, которые только и стараются перехитрить и дискредитировать его, а возможно, и самого Гиммлера. Он описывает Кальтенбруннера как человека «гигантского телосложения, неуклюжего в движениях, настоящего дровосека… его маленькие, пронизывающие насквозь карие глазки были весьма неприятны; они смотрели на тебя неподвижно, как глаза удава, гипнотизирующего жертву». Руки его были небольшими, подобно «рукам старой гориллы»; пальцы пожелтели от постоянного курения, к тому же он сильно пил. Говорил он с заметным австрийским акцентом, так же, как Мюллер говорил с сильным баварским.