Георгий Брянцев По ту сторону фронта

Брянцев Георгий Михайлович

— Посмотрим… посмотрим, — не сдавался Скорняк. — А теперь я к вашим услугам. — И он принял удобную позу, приготовившись слушать и отвечать.

Костров встал с дивана, подошел к двери и прикрыл ее плотнее.

— Вы сейчас где работаете? — обратился он к хозяину, усаживаясь на прежнее место.

— В воинской части…

— А точнее?

— Точнее? — переспросил Скорняк. — В школе.

— Работа вас устраивает?

— Вполне. А что?

— Вот мы это и хотим знать. Значит, устраивает?

—

А почему она меня может не устраивать?

— Ну, мало ли почему. Значит, вы сидите прочно?

— Да, как будто прочно. Полагаю, по крайней мере, что так. Начальство претензий ко мне не предъявляет.

Немного помолчали. Скорняк сорвал пальцами верхушку нагоревшего фитиля, сплюнул на пальцы и вытер их о кресло.

— Этот дом принадлежит лично вам?

— Да, мне, — ответил Скорняк и с удивлением посмотрел на Кострова, потом на Снежко. Он не мог понять, что требуется от него гостям. — Но я никак не пойму… — проговорил он.

— Чего вы не поймете? — спросил Костров.

— В связи с чем, так сказать…

— Не волнуйтесь… — успокоил его Костров. — Все поймете, все выяснится.

Скорняк замахал руками.

— Нет, нет… вы меня не поняли, я не то хотел сказать. Я не волнуюсь, но вы, когда вошли, кажется, изволили сказать, что имеете поручение…

— Поручение от господина Скалона. Вы это хотели сказать?

— Да-да…

— Совершенно правильно, — заметил Костров.

— Хорошо, что напомнили, — добавил Снежко.

— Так, так… очень приятно… Я слушаю.

— Семья у вас большая? — поинтересовался Снежко.

— Я девятый.

— Ого!…

— Что «ого»? — насторожился Скорняк. — Я несчастный человек: теща — женщина, жена — женщина, шесть дочерей — женщины. Это же черт знает что! В доме единственный мужчина — это я, если меня можно считать мужчиной.

Гости невольно улыбнулись. Костров спросил:

— Все живут с вами?

— А куда же им деваться, я вас спрошу?

— Вот этого мы не знаем, — резко сказал Костров. — Нас эта проблема не интересует. Нас в данный момент интересует другое: куда вы собираетесь, вы лично, деваться, когда ваши хозяева — гитлеровские мерзавцы — получат от нас по макушке?

Лицо Скорняка покрылось вдруг сетью морщинок и на мгновенье застыло. Глаза стали совсем маленькими и потеряли блеск.

— Вы поняли, что нас интересует? — переспросил Костров. Скорняк ничего не ответил. Он отрицательно замотал головой.

— Мы можем повторить вопрос, — наклоняясь вперед, проговорил Снежко. — Нас интересует, куда вы собираетесь эвакуироваться со своим женским монастырем, когда оккупанты станут перед выбором: или ложись в нашу землю, или прочь с нее. Ясно?

Теперь Скорняк закивал головой утвердительно.

— Вот и замечательно. Идя сюда, мы надеялись, что найдем общий язык, — заметил Костров.

Опять

молчание.

— Вы что, язык проглотили? — со злой усмешкой бросил Снежко.

— Нет, нет… я не то что… как вам сказать, — сбивчиво залепетал Скорняк. — Мне жарко. — И он расстегнул ворот рубахи.

— Незаметно, — сказал Костров.

— Да нет, я не о том… — путаясь в словах, продолжал Скорняк. — Я хочу напомнить… вы опять не поняли меня… Мы никак не найдем общего языка… Вы же сказали, что имеете поручение…

— Хватит кривляться, — оборвал его Костров и расстегнул свою ватную фуфайку. За поясом у него торчал пистолет. — Мы партизаны. Держите себя, во избежание неприятностей, совершенно спокойно и давайте разговаривать без обиняков.

Если бы в эту минуту блеснула молния и ударил гром, это противоестественное для февраля явление природы, пожалуй, произвело бы на Скорняка меньшее впечатление, чем то, что он услышал.

Обхватив ладонями локти, он сжался в комок и смотрел на гостей, как кролик на удава. Его маленькие глаза почти не мигали. В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось частое свистящее дыхание Скорняка.

Костров напомнил Скорняку об участи майора Шеффера и заместителя бургомистра Чернявского, гестаповца Бергера и предателя Брынзы, немецкого пособника Дубняка и нового коменданта Менгеля, пояснив при этом, что партизанам прекрасно известно, кому принадлежало «рациональное» предложение о роспуске больных из психиатрической больницы.

— Только за это одно, — предупредил Снежко, — мы можем сейчас свести с вами счеты, и никто этому не помешает.

Скорняк слушал молча и лишь изредка вздрагивал всем телом, словно его кто-то толкал в бок.

Тогда Костров предъявил ультиматум. Скорняк должен устроить на работу в школу хорошо ему известного слесаря-водопроводчика Марковского. Устроить срочно, в самые ближайшие дни, и чем скорее, тем лучше. Как? Это его личное дело. Кроме того, он обязан в трехдневный срок собрать в школе все интересующие партизан данные, а именно: количество людей — немцев и русских, их размещение, вооружение, распорядок дня, расстановка постов, расположение канцелярии и места хранения служебных документов. И, конечно, он должен молчать как рыба.

Если все это Скорняк выполнит, партизаны гарантируют ему жизнь. Это же послужит для него смягчающим обстоятельством в будущем, когда в город вернется советская власть. Не выполнит — пусть пеняет на себя. Разговор будет очень короткий.

Скорняк согласился. Он принял все условия и сроки и любезно проводил ночных гостей из дому. Трудно сказать, что переживал он в последовавшие за этим визитом дни, но на третьи сутки в условленном месте, в развалинах сгоревшей библиотеки, партизаны нашли объемистый пакет.