ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Дорпален Андреас

Обязательство Гинденбурга включало в себя обещание, что он, если будет необходимость, даст Мюллеру полномочия распустить рейхстаг и введет бюджет чрезвычайным декретом (то, что он был готов это сделать, явствует из меморандума, который один из помощников Шлейхера составил для Гренера). Гинденбург также позаботился о том, чтобы предотвратить преждевременный план строительства, если народная партия попытается отозвать Куртиуса и Мольденхауэра. Они оба согласились остаться в кабинете даже ценой исключения из партии.

Но если Гинденбург хотел дать Мюллеру чрезвычайные полномочия, Шлейхер этого вовсе не желал. Генерал беспокоился, что таким образом усилят свою позицию антивоенные социал – демократы. В то же время он предвидел новые нападки правых. Побежденными окажутся те умеренные консерваторы, на чьей поддержке он основывал свои планы восстановления стабильных условий. Всех

неприятностей можно избежать, если будет сформирован новый кабинет, стоящий над всеми партиями и возглавленный Брюнингом или Шольцем, если первый согласится. Некоторые источники утверждали, что Брюнинг согласится стать канцлером и остаться на своем посту, какие бы проблемы ни возникли. Шлейхер уже давно привлек внимание Гинденбурга к Брюнингу и теперь удвоил усилия.

Президент впервые встретился с Брюнингом в начале февраля, когда последний нанес ему визит, чтобы выразить свое почтение как вновь избранный лидер делегации рейхстага от партии «Центра». Гинденбургу понравилась строгая и непретенциозная фактичность Брюнинга, а беседа на военные темы выявила общие ценности и интересы. Но этого было недостаточно, чтобы назначить его канцлером. Являясь ортодоксальным лютеранином, маршал так и не смог изжить свое недоверие к католикам, и его протестантское сердце, должно быть, протестовало, когда доверие нужно было оказывать представителю католиков. Но Шлейхер знал, как преодолеть колебания маршала [24] . Он в ярких красках обрисовал эффективность возглавляемого Брюнингом правительства: оно восстановит порядок и дисциплину, оно будет достаточно сильным, чтобы облегчить положение сельского хозяйства в Восточной Германии (плачевное состояние которого, как подозревал генерал, было сильно преувеличено друзьями Гинденбурга), и оно ускорит претворение в жизнь планов перевооружения рейхсвера. Шлейхер пытался оказать и прямое давление на президента. Рейхсвер, настаивал он, не следует просить о помощи в подкреплении чрезвычайных декретов социалистического канцлера, а Гренер, вероятно по подсказке Шлейхера, прибег к доказавшей свою эффективность угрозе отставки, если Мюллеру будет дано право использовать специальные президентские полномочия статьи 48.

24

Утверждают, что между Шлейхером и Гинденбургом произошел следующий диалог:

– Ваше превосходительство, вы должны взять этого человека. Он носит Железный крест 1–го класса даже на своем гражданском костюме. Он был офицером резерва.

– Что ж, это прекрасно. Тогда это приличный человек. Пусть он придет ко мне.

Гинденбург не находил ничего недозволенного в деятельности Шлейхера, которая уже вышла далеко за пределы границ, допустимых для неофициального советника. То, что генерал хотел защитить интересы армии и оградить ее от некомпетентности гражданских властей, казалось маршалу естественным и, вероятно, даже желательным и необходимым. Он и Людендорф занимались тем же самым в дни империи, а значит, Шлейхер и Гренер попросту следовали обычной процедуре. Шлейхер нашел полезного союзника в лице Мейснера, который согласился, что правый кабинет, пользующийся доверием президента и наделенный всеми необходимыми чрезвычайными полномочиями, будет наилучшим выходом из тупика.

Правительство Мюллера неосознанно сыграло на руку Шлейхеру. 18 марта Гинденбург отправил Мюллеру письмо, в котором просил о новой помощи сельскохозяйственным восточным областям. Докучливость аграрных друзей президента перешла все мыслимые границы. Чтобы удовлетворить их требования, маршал выдвинул условием своего подписания плана Юнга и польского соглашения ускоренное завершение Мюллером программы помощи сельскому хозяйству, которая находилась в стадии разработки. Кроме того, он потребовал, чтобы Мюллер инициировал дополнительно весьма щедрую программу помощи специально для востока, мотивируя, что он пострадал больше, чем остальные части страны. Письмо было написано тем же безапелляционным тоном, к которому он прибег в предыдущем послании, а чтобы давление на правительство оказалось эффективнее, письмо было немедленно опубликовано. Мейснер обратил особое внимание Шлейхера на это письмо, назвав его инаугурацией «лучшего, что мы можем иметь, – лидерство Гинденбурга, первую стадию и мост к вашему решению».

К неудовольствию Гинденбурга, правительство не желало действовать так быстро, как он хотел. Раньше, когда он выдвигал такие требования, то обычно получал свое и уже несколько лет вынуждал все кабинеты

предусматривать весьма значительные суммы для помощи сельскому хозяйству. Он также внимательно следил, чтобы эти требования выполнялись раньше, чем другие, не менее срочные дела. Его настойчивость была такова, что, по словам статс – секретаря Пюндера, даже правительству Мюллера пришлось принять аграрную политику, что «ранее было невероятным для социал – демократов». Теперь же, когда друзья из аграрных кругов стали относиться к президенту с большой долей враждебности, он неожиданно столкнулся с трудностями, спеша им на помощь. Его друзья не были удовлетворены, даже когда кабинет согласился с пожеланиями Гинденбурга, отбросив свои предложения как неадекватные. «Ринг», печатный орган социальной элиты страны, посыпал солью раны, разразившись язвительной передовицей: «Старый фельдмаршал нашел подходящим, как Зевс, появиться на сцене и что – нибудь сказать. Но только то, что он произнес, – только слова, не подкрепленные убедительной силой его твердой воли. Гром Юпитера сопровождается молниями. Слова такого человека, как Гинденбург, должны сопровождаться действиями или по крайней мере волей к действиям. Однако партии обрекут на гибель любое действие. Президент все еще не видит, что любое действие, к которому допущены партии – прямо или косвенно, – обречено быть бесплодным».

В это время Гинденбург, судя по всему, отбросил все сомнения, которые у него имелись относительно плана Шлейхера. Если раньше он оттягивал решение, то теперь согласился на назначение Брюнинга главой правительства, которое придет на смену кабинету Мюллера. Очевидно, Мольденхауэру сказали, что президент больше не заинтересован в его пребывании на посту, потому что он изменил свою позицию по бюджету и вернулся к партии. Когда Мюллер 27 марта, после того как социалисты отвергли компромиссную формулу Брюнинга, спросил Мейснера, намерен ли президент дать ему чрезвычайные права, ответ Мейснера был уклончивым: «(Президент не будет связывать себя обязательствами в настоящий момент и примет решение, только когда кабинет достигнет соглашения». Поскольку соглашение теперь было невозможным, ответ был «<нет», и кабинет подал в отставку.

Уже на следующий день Брюнингу было предложено сформировать новый кабинет. Лидер центристов до последнего пытался найти парламентский выход из финансового тупика, потому что чувствовал, что время для решений Шлейхера еще не пришло. План генерала мог сработать, только если достаточное число членов национальной партии пойдет против Гугенберга, а в этом уверенности не было. Шлейхера предупредили о влиянии Гугенберга на партию; даже Вестарп все еще желал следовать за ним и поддержать его в борьбе против Брюнинга. Очевидно, Шлейхер и не ждал, что последователи Гугенберга покинут его, но надеялся – как выяснилось, напрасно, – что само существование группы Тревирануса и угроза ее расширения заставят Гугенберга пойти на сотрудничество. Возможно, он никогда глубоко не вдумывался в реалии политической ситуации. Нетерпеливый, излишне уверенный в себе, жаждущий, чтобы Мюллер побыстрее освободил пост канцлера, Шлейхер просто не мог больше ждать.

Гинденбург легко справился с колебаниями Брюнинга, пригрозив, что уйдет в отставку, если Брюнинг откажется занять пост канцлера. Одновременно он воззвал к чувству ответственности и дисциплины Брюнинга, некогда бывшего лейтенантом, заявив, что тот не имеет права покинуть отечество в трудный час. Пусть аргументы грешили непоследовательностью, они тем не менее возымели нужный эффект. «В конце концов, я не смог не откликнуться на призыв президента к моему чувству долга истинного солдата», – позже написал Брюнинг своему другу.

Брюнинг сразу принялся за формирование кабинета. Особый характер нового правительства ограничил выбор кандидатов на министерские должности. Зондировалась почва относительно нескольких потенциальных кандидатов, а Шиле – президент Земельного союза – был «мобилизован» Гинденбургом на пост министра продовольствия и сельского хозяйства еще раньше, чем Брюнинг был назначен канцлером. И все же Брюнингу пришлось преодолеть немало трудностей, прежде чем ему удалось выполнить свою задачу. Гинденбург заверил Шиле, что тот будет иметь его полную поддержку, и пообещал, что распустит рейхстаг и выпустит чрезвычайные декреты, если аграрная программа Шиле будет отвергнута. Ободренный такой весомой президентской поддержкой, Шиле настаивал на еще более далеко идущих требованиях, которые Брюнинг был готов выполнить. В конце концов Гинденбург вмешался, и все разногласия были урегулированы на условиях Шиле. 20 марта, спустя всего лишь двое суток после своего назначения, Брюнинг смог представить список своего кабинета президенту.