Германская военная мысль
Шрифт:
Приказ для сражения под Гравелотом представляет лишь директиву для атаки на два возможных случая: отхода Базена через Этен и Бриэ или же занятия им позиции перед Мецом. Соответственно, и вступление в бой армий происходило не по единому, заранее установленному плану; многое должно было быть предоставлено усмотрению командующих армиями и командиров корпусов. Если правому крылу у Гравелота был послан приказ — до тех пор, пока не начнется атака 2-й армией, бой вести только артиллерийским огнем, то это ничего не меняет в основной линии поведения управления в целом. Мы к этому еще вернемся в дальнейшем.
Наш вывод таков: мы оцениваем стратегическо-тактические приемы Наполеона и Мольтке как совершенно равноценные и в этом вопросе, таким образом, примыкаем к стратегическому учению Гольца [157] . Как заманчивым ни является создание теории, выливающейся из единого образа, все же требование положить в основу теории для настоящего и будущего единственно метод, примененный Мольтке под Седаном и Гравелоттом, — нам кажется, безусловно,
157
Если читатель обратит внимание на выдержки из труда фон дер Гольца, то он усмотрит, что Гольц считал стратегию Наполеона не вообще равноценной ныне со стратегией Мольтке, в ее развитии Шлихтингом, а полагал ее более подходящей ныне для турецких условий. А Богуславский не делает различия между турецкой и германской армиями и вообще не желает уточнять теории стратегии далее нескольких совершенно общих «принципов». — Прим. ред.
Теория стратегии может состоять единственно из принципов, а не из методов применения средств.
А далее — выучка владеть приемами своего ремесла должна доходить до виртуозности, и в этом отношении Мольтке еще усовершенствовал и развил систему Наполеона. Бертье, как известно, сам был одним из первых мастеров своего ремесла, но он отличался от Гнейзенау и тем более от Мольтке тем, что он не владел стратегическим искусством, и хотя он твердо держал в руках французский генеральный штаб, тем не менее он не оказался в состоянии создать школу. Как вождь Сульт, конечно, превосходил Бертье. Когда же в 1815 году он принял дела Генерального штаба, то служебный аппарат многократно оказывался не на высоте, что гибельно повлияло на операции [158] .
158
Эту старую Тьеровскую оценку, стремящуюся обелить Наполеона и свалить его ошибки в конце его военной карьеры на ближайших помощников, мы встречаем бесконечное число раз в трудах военных писателей, повторяющих чужие мысли без проверки. Жалкий канцелярист Бертье, интриган, ценивший не работу офицеров своего штаба, а их связи и аристократические манеры, мог основать только бюрократическую школу, и действительно, крапивное семя он сумел глубоко внедрить во французский генеральный штаб, что сказалось еще в 1870 г. Бертье сильно способствовал провалу войны 1812 г., масштаб которой совершенно выходил из пределов его понимания. Привязанность Наполеона к Бертье — это награды, которыми деспот, не терпящий рядом с собой свободной мысли, осыпает лакея. Сульт несравненно выше Бертье, и взваливать на него ответственность за Ватерлоо при современном состоянии исторических знаний уже нельзя. По 1866 г. отсылаем читателей к труду Grouard. La critique de la campagne de 1815. — Прим. ред.
Единство подготовки Генерального штаба в области отдачи приказов и службы связи должно быть столь же твердо установлено, как и общие основы стратегии. Этого мы, конечно, можем достигнуть. Но требование всегда работать теми способами, которые имели успех под Кёниггрэцем и Седаном, при известных обстоятельствах могло бы привести к тому же печальному исходу, к которому привело Австрию строгое соблюдение Бенедеком в 1866 г. принципа сосредоточения и сохранения всех сил в одной массе. И мы расцениваем успех Мольтке, сосредоточивавшего армию на поле сражения непосредственно с фронта стратегического марша, как высшее достижение стратегии и даже ставим этот образец ловкости и искусства вьтттте наполеоновского. Из двух образов действий это, очевидно, наиболее смелый. Мольтке, безусловно, не переоценивает его в известном письме к Трейчке. Но всегда ли у нас найдутся люди, отличающиеся такой гениальностью? Неужели невыгоды раздельного наступления вблизи от противника сразу исчезли с белого света? Совершенно ли забыт прежний опыт, или связанные с ними опасности совершенно аннулированы современными средствами военной техники? По нашему убеждению, это отнюдь не так, несмотря на скорострельность оружия и на массы, Мольтке также пришлось испытать опасность, связанную с большим протяжением фронта при наступлении; это было 16 августа под Мецем. Уже 13 августа левому крылу 2-й армии был указан для переправы через Мозель участок от Дислуара до Марбаха. Тем не менее III и IX корпуса были предусмотрительно задержаны у Панжа и Буши для поддержки 1-й армии, расположенной на французской Ниде, на случай возможного перехода в наступление французской армии из Меца. После сражения при Коломбэи предполагалось, и с достаточным основанием, что противник отходит из Меца на Верден. 2-я армия получила приказ энергично наступать на дорогу Мец — Верден; однако способ выполнения был предоставлен на ее усмотрение. Штаб же армии направил против этой дороги лишь два армейских корпуса, III и X; 17 августа IX корпус должен был следовать за ними до Горза. Гвардейский и IV корпус сохранили западное направление на р. Маас; XII корпус должен был следовать до Понт-а-Муссон, II корпус — до Буши. Когда же наступление III корпуса на дорогу Мец — Верден установило, что отступление французов подвинулось в действительности не так значительно, как это предполагали, то 16 августа из армии в 8 корпусов, только около 2’/2 корпусов оказалось налицо, чтобы вступить в бой; если нам и
159
Богуславский, по существу, в этих мягких фразах подвергает стратегическое искусство Мольтке жестокой критике. Строители французской военной доктрины, реставрировавшие наполеоновское военное искусство, в том числе и Фош, широко использовали этот пример, в том числе и для доказательства необходимости утопического армейского авангарда. В русской литературе можно указать на генерала Пузыревского, жестокого критика Мольтке, высказывавшего очень близкие к Богуславскому упреки немецкому командованию («Претенциозное краснобайство» // Русский Вестник, 1894). Мы, со своей стороны, не останавливаемся на опровержении соображений Богуславского, а отсылаем читателя к труду Шлиффена «Канны», где критика направлена на стремление прусских командармов действовать слишком скученно, и рисуется идеал обхода Меца с двух сторон. — Прим. ред.
Мероприятия 2-й армии основывались на ошибочной оценке обстановки. Директива Мольтке — операция против дорог из Меца на запад — безусловно, не давала оснований для последовавших мероприятий. Однако надо согласиться, что, имея в виду обстановку, было бы не лишним дать более точную формулировку. Наполеон I также имел ошибочное представление об обстановке перед Йеной и не представлял себе, что другая часть пруссаков находится против его левого фланга.
Эти примеры опять-таки указывают на то, что многогранность войны не допускает рассматривать лишь одно средство как решающее.
Принимая во внимание, что методы Мольтке и в будущем потребуют от командующих армиями и корпусных командиров такую же самостоятельность и такое же понимание, какие они почти всегда проявляли в войнах 1866 и 1870–1871 гг., теперь подчеркивают, что эти свойства у наших генералов должны быть воспитаны и развиты в крайней степени.
Хорошо! Но разве не явится непосредственным ударом по истинному духу самостоятельности, если мы пожелаем установить для высших начальников закон, который в сущности будет захватывать лишь внешнюю оболочку дела, т. е. применение средств? Мы усматриваем в этом большую опасность и прямое противоречие духу мольтковской стратегии.
Что при известных обстоятельствах Мольтке отнюдь не отказывался от очень тесного сосредоточения, немедленно следующего за окончанием стратегического развертывания армии, видно из набросков 1868 г., в которых высказывается намерение продвинуться на линию Понт-а-Муссон — Нанси семью переходами, причем восемь корпусов следовали бы в две или три линии на фронте, протяжением в среднем 30 километров, при глубине на круг 30–37 километров. Более тесное сосредоточение при наступлении не является вообще сколько-нибудь сносно осуществимым.
Итак, мы полагаем, что построение стратегическо-тактического учения, опирающегося исключительно на явления последних войн, обозначало бы шаг назад; чудовищная многогранность войны, случайности, трения вынуждают нас предоставить полководцу ту свободу в выборе средств, которую Мольтке не ограничивал ни тогда, когда он сам избирал образ действия, ни когда дело касалось его учеников. Ввиду этого, стремясь к возможно большему единству действий на войне, нельзя переступать этого требования, остающегося на первом плане.
Мольтке исходил из бесспорно правильного принципа, что вследствие значительных расстояний, которые часто разделяют армии перед решительным кризисом, ими надлежит руководить исключительно директивами; но он отнюдь не держался слепо этого принципа и многократно вмешивал верховное командование в развитие событий путем приказов, непосредственно отданных штабам армий и даже отдельным корпусам. Это имело место, например, в период 11–13 августа, во время наступления 1-й и 2-й армии — на Мец и Понт-а-Муссон. Такими же примерами являются: приказ от 22 июня 1-й и 2-й армии о вторжении в Богемию и соединении в направлении на Гичин [160] ; приказ принцу Фридриху Карлу от 2 декабря 1870 г. о наступлении против Луарской армии на Орлеан, наконец, приказ от 12 января 1871 г. генералу фон Вердеру — вступить в бой для прикрытия осады Бельфора и т. д.
160
Отданный в дополнение к знаменитой краткой телеграмме. — Прим. ред.
В общем, за исключением немногих периодов, как, например, капитуляция у Лангензальцы, ставка ограничивалась простейшими и кратчайшими, частью письменными, частью телеграфными приказами, так как она почти неизменно находила в штабах армий полное понимание; армейское командование часто даже точно предвосхищало ожидаемые директивы. Военная корреспонденция Мольтке дает наглядную картину этого созвучия [161] . Однако несколько раз имели место трения и проволочки, как это свидетельствует хотя бы переписка Ставки с генералом фон Штейнмецом незадолго до сражения под Шпихерном.
161
Но труд Шлиффена «Канны» жестоко смеется над допущением его возможности. — Прим. ред.