Герои
Шрифт:
— Красный Ручей. — Поток сиял — прямо гордый отец над первыми шагами ребёнка. — Ну что ты про всё это думаешь, малый?
Ручей уставился в землю.
— Не знаю.
Прямой, как стрела
— А! — Утроба невольно дёрнулся, отстраняясь от иглы, от этого нить лишь сильнее врезалась в щеку и стало ещё больнее. — Ах!
— Не раз бывает, — дудел Вирран, — что полезнее встретить свою свою боль с распростёртыми объятьями, чем пытаться её избежать. Неприятности умаляются, когда
— Тому, кто с иглой, легко говорить, — процедил сквозь зубы Утроба, когда кончик снова впился в щеку. Естественно, это не первые его швы, но странное дело, как быстро забывается на что похожа данная разновидность боли. Теперь-то уж он как следует её вспомнил. — Полезнее всего — поскорее закончить, угу?
— Я точно такого же мнения, но прискорбный факт в том, что убиватель я куда лучший, чем врачеватель. Это моя беда. Не, ну конечно я умею зашивать, и знаю как отличить воронью лапку от аломантера, и знаю, как наносить их на бинт, и смогу напеть пару чар…
— От них есть польза?
— От их пения есть. Коты разбегаются напрочь.
— Ахх! — всхрапнул Утроба, когда Вирран пальцами прижал друг к другу края его пореза и вновь проткнул их иглой. Пора бы ему, в самом деле, перестать визжать, ведь кругом полно народа с гораздо худшим, нежели поцарапанная щека.
— Прости, — буркнул Вирран. — Знаешь, порой, в минуты умопомрачения я размышляю…
— А у тебя таких минут завались.
— Ну, ты ж не торопишься открывать моё предназначение. Короче, по-моему суть такова: натворить уйму зла не занимает времени вовсе. Взмахнул мечом — и все дела. Творить добро требует время. И ого сколько всяких усилий и сложностей. У большинства не хватает терпения. Особенно в наши дни.
— Такие вот настали времена. — Утроба примолк, пожёвывая надорванный лоскуток кожи на нижней губе. — Я слишком часто говорю эти слова, да? Я что, превращаюсь в своего отца? В старого нудного дурня?
— Как все герои.
Утроба фыркнул.
— Те, кто доживают до песен о самих себе.
— Слушать песни о себе самом — невыносимо. Любой на говно изойдёт.
— Если и не был говном с самого начала.
— Во что редко верится. Наверно, слушая баллады о воинах, люди набираются большей отваги, чем в них заложено изначально — вот только, если хочешь стать великим воителем надо быть чокнутым, по крайней мере наполовину.
— О, я знавал несколько великих воителей, которые не были чокнутыми. Только бездушными, бесчеловечными, самовлюблёнными скотами.
Вирран перекусил нить.
— Другая распространённая крайность.
— Тогда кто ты, Вирран? Псих или бездушный хер?
— Пытаюсь замостить промежуток меж ними.
Вопреки распухшей и дёргающей щеке, Утроба засмеялся.
— Вот это я понимаю. Как раз подвиг, под стать герою, мать его.
Вирран отодвинулся на корточках.
— С тобой готово. И тоже ничего работа вышла, хоть я и сам себе пою хвалу. Может, брошу убивание, да займусь врачеванием.
Тонкий
— Только чтоб после битвы, ага?
Вирран сморгнул.
— Это же сам Хранитель Севера. То-то я чувствую себя в такой… сохранности. Точно окутан добрым плащом.
— Всю жизнь на всех так воздействовал. — Доу упёр руки-в-боки и посмотрел сверху вниз на Утробу, позади него ярко сияло солнце.
— Ужели ты зовёшь меня на бой, Чёрный Доу? — Вирран вставал не спеша, следом поднимая свой меч. — Я здесь, чтобы наполнять могилы, и Отца Мечей измучила жажда.
— Осмелюсь пообещать, скоро я раздобуду тебе чего-нибудь прикончить. Сейчас же мне нужно перекинуться словечком с Кёрнденом Утробой.
Вирран прижал ладонь к груди.
— И в мыслях нет встревать меж двух влюблённых. — И он отчалил вверх по холму, с мечом на плече.
— Чудик, — сказал Доу, наблюдая за уходом Виррана.
Утроба крякнул, разгибая ноги, и медленно поднялся, протрясая затекшие суставы.
— Он старается соответствовать. Тебе ль не знать, каково иметь репутацию.
— Быть знаменитым — та ещё клетка. Как твоя морда?
— Повезло, что я всегда был урод уродом. Буду смотреться не хуже прежнего. Узнали, что по нам ударило?
Доу покачал головой.
— Кто их, южан, разберёт? Какое-то новое оружие. Какое-то особое колдовство.
— Само зло. Раз оно может так запросто дотянуться сюда и забрать наши жизни.
— Зло ли? Разве не всех нас поджидает Великий Уравнитель? Всегда есть кто-то сильнее, быстрее, удачливее тебя, и чем больше сражаешься, тем скорее он тебя отыщет. Вот что значит жизнь — для таких, как мы. Времяпрепровождение, несясь навстречу своему часу.
Утробу как-то не очень привлекал такой взгляд.
— В строю, на коне или в кругу человек по крайней мере может драться. Хоть как-то рыпаться, чтобы повлиять на исход. — Он вздрогнул, трогая кончиками пальцев свежие швы. — А как сложить песню про того, чья башка разлетелась на полслове ни о чём?
— Как у Полноги.
— Айе. — Неизвестно, видал ли Утроба хоть кого-то, кто выглядел мертвее бедного засранца.
— Я хочу, чтобы ты занял его место.
— Э-э? — произнёс Утроба. — В моих ушах до сих пор подвывает. Не пойму, расслышал или нет.
Доу наклонился ближе.
— Я хочу, чтоб ты стал моим вторым. Водил моих карлов. Прикрывал мою спину.
Утроба глядел во все глаза.
— Я?
— Айе, ты. Я чё, блядь, сказал?
— Но… какого лешего я?
— У тебя опыт, у тебя и почёт… — Доу с минуту смотрел на него, туго сведя скулы. Затем взмахнул рукой, точно муху прихлопывал. — Ты мне напоминаешь Тридубу.
Утроба сморгнул. Кажется, сейчас он услышал одну из самых дорогих вещей, которые ему говорили в жизни, и эти слова исходили от того, кто вовсе не склонен к пустым похвалам. Вообще к любым похвалам, если по правде.