Героические злоключения Бальтазара Кобера
Шрифт:
А Урсула, чудесная Урсула из Нюрнберга, – не была ли и она порождением его безумных кошмаров? Бальтазар резко выпрямился. Внизу, на помосте Каммершульце приводил свои аргументы:
– Если в пространстве ни одно тело не обладает преимуществом центрального положения, значит, центр располагается только в божественной бесконечности. Таким образом можно себе представить иллюзорную бесконечность, которая есть бесконечностью грехопадения и которая в действительности есть не бесконечностью, а неопределенностью, и бесконечность божественную.
«Господи, – молился Бальтазар, ухватившись за колонну, – какая неразбериха в моей голове! То, что я считал истинным – неужели это был театр? А я сам живой или неживой? Кто видит меня в своем бреду? Вот видишь, я уже сомневаюсь в самом себе, сомневаюсь, существует ли мир, я не знаю отныне, не является ли мой учитель тенью, а те страны, по которым я путешествовал, – миражами? Но Ты один, Боже, мыслишь и мыслишь меня, Ты один – истина, тогда как все другие истины превратились в песок…»
Внезапно вся эта собравшаяся здесь толпа разразилась хохотом на какую-то шутку иезуита. Этот хохот ударил молодого человека в лицо, словно твердый шар. Голову ему расколола такая острая боль, что он ухватился за нее обеими руками, выпустив колонну и упал без сознания в самую гущу бесчисленного множества хохочущих людей.
19
Бальтазар Кобер оставался неделю в состоянии, близком к смерти. Его раны воспалились, и потребовалось все искусство двух лекарей, один из которых, кстати, был вестником, чтобы сбить у больного жар. Когда добрые души подобрали его на полу крытого рынка и унесли оттуда, он был уже без сознания. Но как только его уложили на кровать в его комнате, к нему стали приходить привычные гости.
«Мой дорогой Бальтазар, – сказала первая жена Иоганна Сигизмунда, прекрасная Валентина, – не слишком пытайся понять…»
«Оставьте меня в покое! – воскликнул юноша. – С меня довольно! Я больше в вас не верю! Вы не существуете! Уходите прочь!»
Прекрасная Валентина улыбнулась своей чудесной улыбкой, которую когда-то так хорошо описал Иоганн Сигизмунд:
«Как могла бы я прийти, если бы не существовала? Не превращаешься ли ты в одного из тех ужасных реалистов, которые не верят ни в Бога, ни в дьявола?»
«Я верую в Бога, – возразил Бальтазар, – но все, конец, я не верю больше ни в вас, ни в моего отца, ни в моего брата! Вы мертвы! Ваше тело покоится на кладбище Баутцена вместе с телом Гертруды и ваших детей! Почивайте с миром!»
Прекрасная Валентина села на край кровати и своим ласковым голосом сказала:
«Бальтазар… Что с тобой происходит? Разве мы не были для тебя добрыми советчиками? Кто помог тебе встретиться с Паппагалло и странствующими актерами? Кто рекомендовал тебя Каммершульце? Неужели ты думаешь, что без нашей помощи смог бы их очаровать, будучи заикой?»
«Об этом я ничего не знаю, – ответил Бальтазар, – зато я хорошо знаю,
«Значит, ты считаешь, что не спускался в ад и не освободил троих студентов из их цепей? Тогда каким же образом они воскресли?»
«Они не умирали! Это я сам все вообразил: эти преступления, это самоубийство…»
«И твои раны тоже?»
Здесь Бальтазар вынужден был согласиться, что его ухо, щека и рука причиняли ему сильнейшую боль. Но он ответил:
«Кстати, почему мой отец попал в ад? Бессмыслица какая-то… И как мог я так легко освободить его, доставить к вратам Неба, если я даже не знаю, где они находятся?»
«Борака знала дорогу», – заметила Валентина.
«Борака – хорошая кобыла, но тем не менее она всего лишь четвероногое животное – и не больше! – воскликнул наш друг. – Она не летает по воздуху, она не способна преодолеть расстояние от Фрибурга до Гейльбронна за несколько часов. Что касается Варлета, то почему он так легко разрешил мне уйти с его узниками?»
«Он бессилен против света…» – сказала Валентина.
«У меня в мыслях сплошная путаница и темнота… – пробормотал Бальтазар. – Варлет тоже не существует!»
«А деньги горшечника?» – спросила первая супруга Иоганна Сигизмунда.
Позже пришел Гаспар и тоже присел на край кровати. Он пожаловался на боль в ухе.
«Я возвращался из библиотеки с книгой под рукой. Внезапно три студента…»
И он добавил, что щека тоже у него болит.
«Я издал крик тревоги. Прибежали вестники…»
И рука у него была ранена.
«Постой, постой! – заметил Бальтазар. – Да ведь это приключение случилось со мной!»
«Вовсе нет, – невозмутимо ответил Гаспар. – Оно случилось со мной».
«Но ты ведь мертв. Тебя унес тиф. Ты лежишь на кладбище в Баутцене вместе с Гертрудой, Иоганном Сигизмундом и всеми другими…»
Потом явился Джонатан Абсалон Варлет. Он был гол, в одной рубашке, на шее у него висела веревка – символ раскаянья.
«Достойнейший Бальтазар Кобер, – сказал он, низко кланяясь, – я осознаю все то зло, которое я сделал тебе лично и все неприятности, причиненные мной роду человеческому. Я хочу освободить всех этих людей. И тогда они смогут поселиться на Небе!»
И действительно, Бальтазар увидел, что Варлет открыл все двери соляного карьера. Тысячи мужчин и женщин вышли оттуда и направились к Небу.
Но из этих тысяч глоток вылетали крики ненависти. В воздух вздымались сжатые кулаки. Когда все эти нечестивцы прибыли к стенам Божьего Града, они стали выкрикивать оскорбительные ругательства, стучать по камням и совершать другие безумные выходки. Грубые шутки и святотатственные возгласы сопровождались бесстыдными жестами. Дьявол оглушительно хохотал, довольный проделкой, которую он устроил Бальтазару, и тот со слезами на глазах воскликнул: