Героинщики
Шрифт:
– Она права, Дженни, - соглашается Саймон Уильямсон.
– Заткнись, блядь, - кричит Дженни, подскакивая на месте.
И корова в форме на мгновение отрывается от своего романчика Кена Фоллетта, смотрит на нее своими глубоко посаженными голубыми глазами. Дженни говорит тише и садится, бросая на него сердитые взгляды:
– Ты.., С моей девочкой! Что же ты за человек такой?!
– Я стараюсь заботиться о Марии, - огрызается Кайфолом со злобой в глазах.
– Хочешь, чтобы она одна осталась, пока ты отдыхаешь в этом уютном клубе? Она четко сказала тебе, что не поедет в Ноттингем, хотя клянусь, я пытался убедить ее, что там ей будет лучше! Ну ладно. Я просто брошу ее на произвол судьбы - он машет руками, так по-итальянски, что эта стерва с Фоллетт снова настораживается.
– Саймон, нет ...
–
– Я не оставлю тебя, девочка моя, не бойся, - качает он головой, обнимая Марию и целуя ее в щеку, не отрывая при этом наглого взгляда от Дженни.
– Кто-то должен заботиться о тебе!
Опустошенная Дженни тянется к нему через стол:
– Если только она залетит ...
– Ей почти шестнадцать. А мне только двадцать один, - высокомерно заявляет Саймон Уильямсон, хотя, кажется, он смутно помнит, как сам говорил Дженнет, что недавно отпраздновал свой двадцать второй день рождения.
– Знаю, как это выглядит со стороны, и я не горжусь тем, что мы вступили в такие отношения, но так уж случилось. Поэтому тебе остается только смириться, - заключает он, крутясь на неудобном стуле.
Дженни чувствует себя совсем беззащитной под его немигающим взглядом. Она наклоняет голову, но потом осмеливается и заглядывает в расстроенные, усталые глаза своей дочери. Ее пронизывает ужасная мысль: это - глаза взрослой, опытной женщины.
– Я не сплю с малолетками, Дженни, - холодно смотрит на нее Кайфолом. – Думаю, тебе хорошо известно, что я обычно выбираю более опытных женщин.
Она чувствует, как тонет в этой ошеломляющей тишине. В этой неспокойной тишине она вдруг понимает: это из-за алкоголизма Кока на их семью рухнули все эти беды. Это алкоголь уничтожил его, заключил ее, выслал ее сына в Англию, к родственникам, которых он едва знает, и толкнул ее дочь в объятия этого подонка-соседа. Каждый бокал, на который смотрели его глупые, хмельные глаза и который его дрожащие руки подносили к большим резиновым губам, приближал их к их ужасной участи. Она вдруг забыла обо всех своих чувствах к умершему мужу, теперь Дженни испытывала к нему одну лишь ненависть.
Кайфолом снова тискает Марию, на этот раз он касается ее бедра, отчего Дженни сразу понимает, какие между ними интимные отношения.
– Как бы невероятно это ни звучало, я люблю эту девушку и собираюсь поддерживать ее, пока ты сидишь здесь, - объявляет он.
Дженни снова бешено смотрит на него, а потом окидывает взглядом свою дочь:
– Посмотри на себя! Во что ты превратилась?
Мария через блузку царапает ногтями себе руку от злости:
– Мы подхватили грипп ...
– Да, мы несколько ночей из-за этого не спали, - перебивает ее Кайфолом.
– Но сейчас все в порядке, не так, милая?
– Да. Честно, мам, - подтверждает Мария.
Хотя ее слова и были не слишком убедительными, Дженни не хочет оттолкнуть от себя дочь или уничтожать того, кто сейчас представляет собой единственный приют для
Марии. В конце концов, за ними наблюдает та стерва. Сейчас эта Немезида опустила книгу на колени и медленно расхаживала между рядами столиков, держа том, как высокотехнологичное оружие. В конце концов, она остановилась, составив мясистые руки на выдающейся груди, больше похожей на чемодан.
Финальный этап этой невыносимой встречи состоял исключительно из неудобных банальностей. Во время этой игры в приличия Дженни всем сердцем желала добраться до телефона, чтобы пообщаться со своим Ноттингемским братом; хотела так же сильно, как Кайфолом с Марией хотели героина. Обе стороны с облегчением вздохнули, когда время посещений подошло к концу.
– Нам надо ширнуться, делай ножками топ-топ, - торопит Кайфолом Марию, когда они выходят из ворот тюрьмы и направляются в сторону центра Стирлинга, где находится железнодорожный вокзал; там они должны были сесть на поезд до Вейверли. Автобус везет их к самой Истер-роуд, где они срезают путь по улице Линкз. Они дрожат от порывистого ветра, который бьет по ним упругой струями дождя. Несмотря на подобные неудобства, Мария удивленно, даже шокированно оглядывается по сторонам, будто эта промозглая, мерзкая прогулка вызвала в ней воспоминания о конце учебного года, о ее невинных детских годах: о том,
`E la via del mondo.
Напуганный этой смесью эмоций от эйфории до паники, Кайфолом прячет руку в карман джинсов. Ему это не снится! Те десятидолларовые банкноты, которые он взял на днях у Марианны, все еще были на месте, шероховатые на ощупь. Она открыла двери с широко открытыми от удивления глазами, и он набросился на нее, покрывая ее губы поцелуями. Она ответила, и его взгляд скользнул к спальне, где на кровати стояла ее сумочка. Он отнес девушку в комнату, его рука сразу оказалась под ее юбкой, пальцами он нежно гладил ее по бедрам, осторожно подбираясь к трусикам. Он чуть не закричал от восторга, почувствовав влагу между ее ног, но сдержался и только застонал, когда пальцем нажал на ее набухши от возбуждения клитор. Когда он раздвинул ей губы, его вторая рука, которой он сначала поддерживал ее голову, потянулась к сумочке. Ему быстро удалось забраться в нее, его пальцы сразу нащупали медные губы ее кошелька и начали бороться с его замочком. Медленно расстегнув его, он запустил к кошельку пальцы: там было полно свежих, новеньких банкнот. Он вытащил парочку, крепко зажав их в кулак и не забывая при этом продолжать нежно массировать другие ее губы своей правой рукой, целовать ее в губы, приковывая к постели. Обе руки одновременно работают над двумя парами губ. Он немного ослабляет натиск, чтобы оттянуть ее кульминацию до тех пор, пока он не закроет кошелек и не вынет руку из сумки. Затем он снова обнимает ее за шею, усиливает давление на ее нижние губы, смотрит ей в глаза и резко заявляет:
– А теперь мы будем трахаться по-настоящему, - и ждет, пока она не закричит.
– О, Саймон, Господи ...
Он знает, что ему всегда удается соблюдать подобных обещаний, но думать может только о банкнотах, которые он незаметно спрятал в задний карман джинсов, и о том, на что он их потратит.
Теперь, касаясь этих банкнот, он больше не ломает голову над тем, что он на них купит. Мария видит две десятки, которые сексуально торчат из его кулака, перехватывает его взгляд, и он собирается уже объяснить, где их взял, и вдруг слышит чей-то голос:
– Мне эти денежки не помешают.
Он оборачивается и видит дородную фигуру малого Бакстера, который как раз выходит из-под крыши автобусной остановки и направляется к нему.
Что за хуйня!
– Грэхем ...
– Давай их сюда, - говорит малый Бакстер, протягивая к нему руку в кожаной перчатке.
– Остальные отдашь в конце месяца, иначе размажу тебя по асфальту, никто концов не найдет.
– Ладно ...
– с трудом сглатывает Кайфолом, заглядывая в холодные глаза малого Бакстера, и отдает ему банкноты, его губы дрожат.
– Что-то я давно твоего отца не видел, слышал, он приболел ... Поэтому и затянул немного с платой за квартиру. У нас с соседом произошло небольшое недоразумение ...
– Мне похуй твои ебаные проблемы, - рычит малый Бакстер.
– Ты можешь обмануть моего старика, но не меня.
– Я никогда ...
– Не платишь - не живешь, - качает тупой башкой малый Бакстер, - и я буду всегда ждать здесь тебя, отнимать у тебя каждую копейку, а если мне не будет хватать, я привлеку тебя к суду.
Кайфолом жалко замирает на месте, у него даже язык отнялся, а Бакстер садится в машину и едет по своим делам.
– Кто это был?
– спрашивает Мария.
– Почему ты отдал ему деньги?