Герой со станции Фридрихштрассе
Шрифт:
— Этот человек… Это было предостережение… Мне придется сделать, что он хочет…
— Тише, тише. Потом расскажешь. — Натали промокнула ему лоб влажным полотенцем, вытерла кровь с подбородка. Хартунг чувствовал руки дочери на своей коже.
Прошло время, прежде чем таблетки подействовали. Боль утихла, и Хартунг снова мог говорить.
Он поведал Натали о событиях последних недель. Она изумленно слушала, гладила его по руке и успокаивала. Когда Хартунг от усталости больше не мог продолжать
Чуть позже Хартунг проснулся от боли. Он повернулся на бок и увидел лежащую рядом Натали, ее бледное лицо, густые брови. Вспомнил, как воскресными утрами они играли в людоедов. Маленькая Натали лежала между ним и Таней, он был людоедом, а Таня должна была ее спасать. Он вспомнил запах ее нежной детской кожи, вспомнил, как дочь визжала, когда его зубы касались ее шеи.
Натали проснулась, испуганно подскочила, будто очнулась от кошмарного сна, и посмотрела на него так, словно пыталась вспомнить, что произошло.
— Как ты? — спросила она.
— Как танком переехали, — ответил Хартунг.
Она достала из упаковки еще две таблетки и положила ему в рот. Потом выпрямилась и серьезно сказала:
— Папа, я все обдумала. Ты выступишь в бундестаге и сделаешь все, что запланировано. А уже после незаметно отойдешь отдел. Этот Ландман, похоже, готов на все. Конечно, хорошо, что ты теперь так упорно стоишь за правду, но все-таки лучше, чтобы все пальцы остались при тебе.
— Я даже не думал, что он способен на такое.
— Что ж, теперь ты знаешь наверняка. Этот тип потеряет все, если ваша история выйдет наружу, и, конечно, пойдет на что угодно, лишь бы это предотвратить.
— А что, если Ландман никогда меня не отпустит? Что, если мне теперь вечно придется притворяться героем?
— Да, я тоже об этом думала. У тебя должен быть рычаг давления на него.
— Например? Послать к нему громилу, чтобы отрубил ему всю руку?
— Нет, до его уровня мы не опустимся. Я присмотрюсь к этому Ландману.
— Ты что, пушистик, и думать не смей! Ты же сама сказала, что этот человек опасен. А теперь хочешь шпионить за ним? И что ты собираешься делать? Устроишь засаду у его дома?
— Во-первых, не называй меня пушистиком. Во-вторых, я буду действовать своими методами, ты же знаешь, кем я работаю.
— Ну да, что-то там с информатикой.
— Что-то там с информатикой? Папа! Я столько рассказывала о своей работе, а ты никогда не слушал!
— Ну, много ты рассказывать не могла, мы же редко видимся.
— Ладно, тогда еще раз: твоя дочь, которая категорически против, чтобы ее называли пушистиком, работает начальницей отдела информационной безопасности частного баварского банка. Я слежу за тем, чтобы никто не взломал наши системы,
— Что стояло?
— Наша внешняя защита.
— Хорошо, но как это поможет с Лэндманом? Натали вздохнула:
— Я могу защитить наши системы от взлома только потому, что сама знаю хакерские уловки. Из меня получился бы хороший хакер, я бы даже сказала, отличный. Так что я могу посмотреть компьютер Ландмана, может быть, найду что-нибудь интересное.
— Но, Натали, это же наверняка незаконно. Я не хочу еще и тебя впутывать в это дело.
— Избивать моего отца тоже незаконно. И разве ты не говорил, что этот тип знает, где я живу? Кажется, я и так уже впутана в это дело.
Хартунг долго смотрел на дочь.
— Спасибо, что помогаешь.
Натали отвела взгляд.
— Я так ждала, когда ты наконец заинтересуешься мной.
— Что? — воскликнул Хартунг и тут же снова почувствовал пронзительную боль в животе. — Я думал, это я тебе неинтересен, по крайней мере, я так чувствовал каждый раз, когда приезжал сюда.
— Папа, мне было семь лет. Сейчас мне уже тридцать пять, уж за это время можно было найти возможность заглянуть, разве нет?
Хартунг смущенно молчал.
— Ты права, прости. Наверное, я хотел защитить себя от твоей матери. Но я хочу, чтобы ты знала: я всегда думал о тебе, я бы отдал все, что ты была рядом со мной.
— Нет, это неправда. Прежде всего ты хотел спокойной жизни. Ты же сам только что сказал, что хотел защитить себя. От воспоминаний, от мамы. От меня.
— Не от тебя!
— Ладно, пап, как сказала бы мой психотерапевт, случилось трагическое недопонимание.
— Ты ходишь к психотерапевту?
— Ну да, после попытки суицида…
— Что?! Пушис…
Натали рассмеялась:
— Шутка!
Хартунг выдохнул:
— Это совсем не смешно.
— Извини. — Натали склонила голову набок и улыбнулась: — Главное, папа, чтобы сейчас ты был в идеальном рабочем состоянии. У Ландмана не должно быть причин для беспокойства. Когда церемония в бундестаге?
— Через четыре дня.
— Возможно, к тому времени я буду знать больше. Ты сможешь сам вернуться в Берлин на поезде?
— Конечно, — сказал Хартунг. — Железнодорожники не знают боли.
— Давненько я не слышала этой фразы. Хартунг прочистил горло:
— А ты теперь… кхм… Ты сильно разочаровалась во мне? Ты так гордилась мной, а сейчас, когда знаешь, что я никакой не герой…
Натали весело посмотрела на отца:
— Тебя показывали по телевизору с Катариной Витт, твоя фотография висит на стене моего супермаркета. Ты выступишь с важной речью в бундестаге. Для меня ты герой.