Герой Веков
Шрифт:
— Я не тот человек, которым вы хотели бы меня видеть, — покачал головой Сэйзед. — Я не могу им стать сейчас.
— Вы хранитель.
— Я был самым последним из них. Я бунтарь и изгнанник. Они отвергли меня. Покидая Тафингдвен в последний раз, я уходил опозоренным. Люди проклинали меня.
— Теперь они вас благословляют, мастер Сэйзед.
— Я не заслуживаю их благословений.
— Заслуживаете или нет, но вы все, что у нас осталось.
— Значит, мы еще более жалки, чем кажется.
В комнате стало тихо.
— Есть еще одна причина, по которой я пришел сюда, мастер Ведлью, — первым нарушил
— Что вы имеете в виду? — уточнил пожилой террисиец.
— Смерть в тумане, — пояснил Сэйзед. — Человек просто выходит из дома днем, когда уже спустился туман, и умирает.
— Это сказки скаа. — В голосе говорившего послышалась ирония. — В тумане нет никакой опасности.
— Без сомнения, — осторожно проговорил Сэйзед. — Вы посылаете людей работать в ранние часы, когда туман еще не рассеялся?
— Ну разумеется, — ответил террисиец, что был помоложе. — Было бы глупо бездельничать столько времени.
Сэйзед почувствовал, как в нем оживилось любопытство. Оказывается, террисийцам не страшен дневной туман. Интересно, с чем это связано?
Хранитель попытался найти в себе душевные силы, чтобы как следует обдумать услышанное, но взамен ощутил предательскую апатию. Захотелось спрятаться где-нибудь, где не пришлось бы решать проблемы всего мира или даже разбираться с собственным кризисом веры.
Он был готов это сделать. Но все же маленькая искра — отблеск того, прежнего Сэйзеда — горела внутри. По крайней мере, он мог продолжить свое научное исследование и сделать то, что поручили ему Эленд и Вин. Хранитель способен на большее, и такое решение уж точно не устраивало умоляюще глядевших на него террисийцев.
Но пока что Сэйзед не мог предложить им ничего другого. Остаться в Ямах означало сдаться, и он это знал. Необходимо было двигаться вперед, действовать.
— Простите, — сказал он, откладывая журнал. — Но другого выхода нет.
Я помню, как в самом начале воплощения в жизнь первого плана Кельсера он огорошил всех нас историей про «Одиннадцатый металл». Кельсер утверждал, что существует легенда о некоем мистическом металле, который позволит победить Вседержителя, и будто бы он, Кельсер, в результате долгих поисков этот металл обнаружил.
Никто точно не знал, чем именно занимался Кельсер в течение нескольких лет между побегом из Ям Хатсина и возвращением в Лютадель. Если мы настаивали, он просто говорил, что был «на западе». Во время этих странствий он якобы и обнаружил легенду, о которой не слышали даже хранители. Мы понятия не имели, что и думать. Возможно, тогда и было посеяно первое зернышко раздора, и даже старые друзья начали сомневаться в том, что Кельсер способен вести за собой всех нас.
23
В восточных землях, возле песчаных пустошей, в лачуге скаа упал на пол мальчишка. Это произошло за много лет до Крушения, и Вседержитель еще был жив. Мальчик — обычный грязный оборванец, как
И вот сейчас, спустя десять лет, Призрак глядел на этого мальчика. В каком-то смысле он понимал, что бредит: лихорадка, вызванная ранениями, заставляла то и дело терять сознание, погружаясь в воспоминания. Призрак не сопротивлялся. Просто не хватало сил, чтобы сохранять ясный ум.
И поэтому, наверно, и вспомнил, что почувствовал, когда упал. Какой-то испачканный пылью и грязью шахтер-здоровяк — все мужчины по сравнению с мальчишкой выглядели внушительно — стоял над ним. Он плюнул на грязный пол рядом с Призраком и повернулся к другим скаа. Их в комнате было много. Одна женщина плакала, и слезы, смывая пыль, оставляли чистые дорожки на ее щеках.
— Хорошо, — сказал здоровяк. — Мы его нашли. И что теперь?
Люди переглядывались. Кто-то тихонько прикрыл дверь лачуги, преградив путь красному солнечному свету.
— Мы можем сделать только одно, — откликнулся другой человек. — Сдать его.
Призрак поднял голову. Посмотрел в глаза плачущей женщины. Та отвернулась.
— Чегой-то тут делается? — спросил он.
Здоровяк опять сплюнул и, опустив ногу на шею Призрака, заставил его снова уткнуться лицом в грубые доски пола.
— Зря ты позволяла ему бегать с этими уличными бандами, Марджель. Его же теперь понять невозможно.
— Что будет, если мы его сдадим? — задал вопрос какой-то скаа. — А если они решат, что мы такие же, как он? Нас же могут казнить! Я такое уже видел. Кого-нибудь сдают, а потом приходят эти… твари и ищут всех, кто его знал.
— Он такой не один, это точно, — возразил кто-то.
Все замолчали. Им было многое известно о семье Призрака.
— Они нас убьют. Вы же знаете, что так будет! Я видел их, видел их штыри в глазах. Они духи смерти, вот кто они такие.
— Но мы не можем оставить все как было, — вмешался еще чей-то голос. — Они узнают о нем.
— Мы можем только одно, — подытожил здоровяк и надавил сильней на шею Призрака.
Люди в комнате — те, которых Призрак мог видеть, — мрачно закивали. Они не могли сдать его и не могли отпустить. Но никто не будет переживать из-за маленького оборванца-скаа. Ни один инквизитор или поручитель не заинтересуется мертвым ребенком, найденным посреди улицы. Скаа умирают постоянно.
Так уж заведено в Последней империи.
— Отец, — прошептал Призрак.
Ботинок на его шее сделался еще тяжелей.
— Ты не мой сын! Мой сын ушел в туман и не вернулся. Ты, должно быть, туманный призрак.
Мальчик попытался возразить, но его грудь сдавило слишком сильно. Он едва мог дышать, не то что говорить. Все вокруг начало темнеть. Однако уши — почему-то они всегда были удивительно чуткими — уловили какой-то звук.
Монеты.
Давление на шею ослабло. Призрак судорожно вдохнул, в глазах у него прояснилось. На полу перед ним блестели красивые медные монеты. Скаа не платили за работу — вместо денег шахтеры получали пищу, которой едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Но Призрак иногда видел монеты, которые передавали друг другу аристократы. А однажды как-то встретил мальчишку, который нашел монету посреди пыльной и грязной улицы.